Владелец пятой печати - [4]

— Присаживайтесь, Ваша милость — аббат подвинул ему стул, взял из рук рыцаря плащ и принялся развешивать его возле очага.

Комиссар сел, блаженно вытянув ноги, затекшие после долгого дня в седле.

— Надеюсь, Вы меня извините, я не был извещен о вашем прибытии и не могу принять в соответствии с протоколом и Саном… — аббат сощурившись, с детской непосредственностью рассматривал своего гостя: бритую на лысо голову, с глубоко посаженными леденистыми глазами, узкими и тонкими, как у змеи, губами, изломанным носом, длинным шрамом — от отрубленного верхнего кончика левого уха к углу нижней челюсти и разорванной ударом моргенштерна правой бровью, глубокие резкие складки на щеках и сеть морщин вокруг глаз, которые выдавали солидный возраст посетителя. Сухопарое телосложение, широкие плечи и шея, сплетенная как будто из корней деревьев, говорили о большой физической силе, но поскольку гость был относительно высок, то от этого казался худым.

— Пустяки, святой отец. Нет нужды в чинах там, где все мы — слуги Христовы. Я к вам ненадолго. Переночую, и надеюсь, что завтра завершу все дела.

— Конечно, ваша милость, как Вам будет угодно. Сейчас придет Сольен, сторож, он организует трапезу, где только носит этого негодяя…

— Устраивает лошадей. Не гневайтесь, отец Лекор, он выполняет мою просьбу.

— Ну, тогда ладно. Пройдите сюда, омойте руки, я полью — аббат начинал потихоньку оправляться от появления неожиданного гостя.

После омовения дес Хизе сел за стол.

— Как я понимаю, пресвятой отец, у нас есть немного времени. Присядьте.

Лекор осторожно сел на невысокую скамейку подле очага.

— Что творится в вашем приходе? Нет ли в округе ведьм и их пособников? Не занимается ли кто демонолатрией[15] или иным богомерзким колдовством? Как обстоит дело с нечестивыми катарами[16]? А так же, кто посещал деревню в последнее время?

Аббат шумно сглотнул и истово перекрестился.

— Спаси Господь, наш форпост христианства должным образом противостоит проискам дьявола, и мы избавлены от многих напастей. Про тайно исповедывающих катаризм, неслышно лет десять. В деревне все тихо и мирно, чужаков не было месяца три. Люди рождаются, умирают — все по воле божией — священник перекрестился еще раз.

— Это приятно слышать. Но привело меня в ваши края нечто иное.

Дес Хизе, под настороженным взглядом патера опустил руку за пазуху и вытащил прикрепленную к цепочке серебряную бляху. На ней в профиль была изображена собачья голова с оскаленной пастью.

Священник откинулся назад, побледнел, и начал судорожно сглатывать слюну.

— Не надо так пугаться, reverende pater[17]. Да, я делегат от Инквизиции, призванный разоблачать и карать происки врага рода человеческого, изобличая его нечестивых подвижников. И прибыл к вам в связи с письмом, которое вы получили от архиепископа Нарбоннского около года назад.

— Конечно, ваша милость. Я делал все, как было приказано.

— И как же поживает ваш подопечный, скромный смотритель маяка, Соджер Громби?

Патер на минуту замолк, собираясь с мыслями.

— В данный момент — пьянствует с дружками в местной таверне. Я получил приказ тайно наблюдать за этим человеком, а так же за его фактотутами[18].

— И что — же? — рыцарь был голоден и поэтому слегка раздражен преамбулой.

— Узнать удалось не очень много. Он появился в деревне около двух лет назад, говорили, что беженец из Бретони. Доказательств этому нет, кроме того, что он хорошо говорит по-английски. О своем прошлом не рассказывает, но по некоторым фразам, можно предположить, что раньше он жил в Германии. Сначала работал в артели, ходил в море… Им были недовольны, он плохой рыбак. Поэтому, когда умер старый смотритель, то с радостью отправили на маяк, там от него проку гораздо больше.

— Со старым смотрителем он общался?

— Да, и это было удивительно. Тот седой пень ни с кем в деревне особо не дружил, слыл нелюдимым. Иногда заходил к аптекарю, кузнецу и жестянщику, что-то им заказывал. А Громби воспринял, как родного сына, тот пропадал на маяке все время, когда не ходил в море, практически жил там.

— Как старик умер?

— Наш аптекарь утверждает, что от водянки. Это похоже на правду, я осматривал тело перед тем, как отпеть.

— Какие то знаки?

— Нет, никаких. Даже рисунков на коже, столь любезных сердцу моряка.

— После его смерти Громби продолжил прежние связи?

— Да, именно так. Правда к жестянщику не заходит, а навещает вдову Ятель. Она выращивает хорошую зелень и артишоки. Говорят, что новый смотритель пользуется ее благосклонностью.

— Что еще?

— Вдова в последнее время стала чаще ездить в замок. Это немного странно, зелени на продажу у нее не так много.

— А Громби часто бывает в Нарбонне?

— Последний раз ездил около года назад, как раз перед письмом. Говорил, что к врачу, потом в трактире показывал пакетик с порошком, жаловался, что городской аптекарь за такую малость, дерет втридорога.

— Он чем-то болен?

— Частые разливы желчи, что не мешает ему работать. Смотритель он хороший, смены не пропускает, хоть и ведет полунищенское существование. На ночь не напивается, да и пьет не часто, в деревне бывает 2–3 раза в неделю, а до маяка почти три лиги, он стоит на скале, которая защищает бухту с севера. В трактире сидит с товарищами по артели, разговоры о погоде, про улов, лодки, снасти, словом — обычный треп деревенской черни. У кузнеца покупает медь и бронзу, отливает из нее всякие фигурки, которые тот продает в городе.