Вкус терна на рассвете - [28]

Сказать, что она была красива? Да, несомненно. Но ведь и другие женщины, которых я встречал на каждом шагу, были красивы. Не знаю, как это случилось. Вышло все очень просто, прямо. Вот именно прямо. Без всяких хитростей, игры, затей. Без подготовленного заранее желания. Ведь мы до этого только в машине вместе ехали, и то я впереди, а она с мужем на заднем сиденье. Мы еще не пили вина, не сидели, глядя издали друг на друга с тайным восторгом, не воодушевлялись картиной возможных встреч, поймите, ничего этого не успели еще испытать. Не знаю… Это было не пресловутое безумие, не бешеная страсть, нет, голубчик. Но это было счастье. Простите… Словом, вам понятно, наверное, о чем я хочу сказать?

— Нет, — признался я.

— Тогда не надо, наверное, об этом… — прозвучал в темноте смущенный голос.

— Пожалуй…

— Верно. Но я хочу одно до вас донести. Поверьте мне, что все происходило не по обычной логике желаний, не по слабости или по страсти, а словно по какому-то необыкновенному велению…

Обстоятельства, конечно, были необычные. Эта осень в Кара-Алме. Свет, вода сверкала возле камней. Листья гремели под ногами, вороха, сугробы листьев. И шум падающих орехов. Как громко стучали они по веткам и сухим листьям, когда летели с огромной высоты! На земле нашей, дружище, жить все же хорошо. Это по-настоящему понимаешь, только пережив счастье. Но почему-то в тот миг, когда оно переживается, мы ничего этого не понимаем. И только потом, когда жизнь войдет в старое русло, мы вдруг спохватываемся, вздрагиваем, сердце переворачивается, и в памяти возникает высокий лес, солнце в ручье, райские деревья, шум падающих орехов.

И оказывается, что человеку нужнее всего такое яркое счастье, имеющее свои точные координаты пространства и времени. К этому счастью вновь и вновь возвращается память, нет, пожалуй, кружится возле, словно Земля вокруг Солнца. А от этого Солнца начинается и постепенно набирает силу все то лучшее, что человек делает в своей жизни. Я совершенно уверен, что именно с этого дня, когда мы были в Кара-Алме, родилась у меня в голове моя главная научная идея. Именно тогда, когда я увидел далекие вершины ореховых деревьев.

— Что это за идея? — полюбопытствовал я.

— За нее, поверьте, пришлось мне нахватать шишек. Вы что-нибудь смыслите в экономической науке?

— Ровным счетом ничего.

— Тогда я как-нибудь потом, если будет время, популярно объясню вам суть дела. А сейчас, если вам не надоело, хочу закончить свой рассказ. Хотя, какой это рассказ? Это моя жизнь, моя судьба… И какой всему будет конец, мне самому неизвестно…

Гаяна тогда ушла, исчезла в лесу, а я остался, набрал орехов в рубаху, которую стащил с себя. Потом спустился вниз к реке, влез в холодную как лед воду и выкупался, держась за камень. А был уже октябрь. После вылез на берег и пошел по солнышку, явился перед компанией голым по пояс, с набранными орехами. Брат принялся ругать меня за мое долгое отсутствие, за купанье в холодной воде. Гаяна была уже там, сидела, обняв колени, не посмотрела даже на меня. Муж ее, выпив коньяку, дремал на разостланной кошме, положив на глаза шляпу. Шашлык был совсем холодный, девушка Алмаш смотрела на меня не очень ласково и, должно быть, кое о чем догадывалась. Но мне до всего этого дела не было. Я тоже выпил коньяку, оделся, и мы поехали домой.

На следующий день я слег, температура была страшная. Неделю я буквально боролся со смертью, лежал в местной больнице, потом стал понемногу отходить, провалялся в общей сложности около трех недель, и за все это время Гаяна ни разу не приходила навестить меня. Я был обижен, хотя и понимал, что ей трудно было бы прийти и разговаривать со мной как ни в чем не бывало. И когда пришло время уезжать, я уехал, не сделав даже попытки увидеться с нею. То, что произошло в ореховом лесу, представлялось мне легким и случайным приключением, правда, совершенно исключительным для меня.

Прошло после этого лет шесть. Я уже давно был женат, с женой мне, надо сказать, не очень повезло, она не захотела рожать, приучилась курить, но, главное, совсем не желала понимать меня. Недостатков у нее постепенно обнаружилось много, например, неряшлива была, следила только за своей персоной, к тому же до безумия любила всякие отвлеченные споры, хотя во многих случаях не понимала даже предмета спора. До сих пор так и звенит у меня в ушах ее голос: «Это метафизика! Это метафизика!..» Три года назад я наконец развелся с нею. Практически уже на втором году наш брак распался, жили мы каждый как хочет, я не знал даже, где она отдыхает летом, она не интересовалась, где и с кем бываю я. А у меня как раз шла свирепая битва за свою науку, я разработал новую систему экономического расчета строительства, но ее сочли фантастикой, не допустили к защите, а о внедрении и мечтать не приходилось; я потерял друзей, ушел со старой работы, меня записали в неудачники, в идеалисты, и даже собственная жена кричала мне в лицо: «Это абсурд!», хотя ни черта не соображала в экономике. Таковы были дела. Из успехов этого периода была совершенно неожиданная публикация в одном журнале статьи с общей концепцией моей новой системы. И все. Я уж начал впадать в тихое отчаяние, хотел на все махнуть рукой и уехать на Чукотку бить моржей. И тут, представьте себе, ко мне пришло огромное письмо от Гаяны. Она прочла мою статью в журнале и называла меня гением экономической науки. И подробно, со своими собственными расчетами — слышите?! — доказывала мне, почему я прав. Представьте себе, до чего я был счастлив. В тот вечер я заперся в ванной, сидел на табурете с письмом в руках и плакал.