Вкус любви - [40]

— Чего ты ждешь, Элли Беккер? Хочешь, чтобы я причинил тебе боль? Делай, что я говорю, засовывай свои пальцы в анус.

(Подчиняясь, я зализываю синие следы от моих зубов на ляжке.)

— Еще один.

— Я не могу!

— Еще как можешь. Ты даже не представляешь, чем это может кончиться. Еще один.

Бросив короткий взгляд в зеркало, бесстрастно отражающее эту ужасную сцену, ты подчеркиваешь свою фразу угрозой, приводящей в оцепенение своей искренностью. Мой анус жадно обхватывает мои пальцы, словно умирающее животное, и кожа внутри пульсирует и отчаянно держится за меня.

— Еще один.

Я приоткрываю веки и смотрю себе между колен. Теперь у меня сзади не три, а четыре пальца, твоя рука довольно болезненно давит мне на клитор, и я никогда этого не желала так страстно.

— Раскройся хорошенько. Я хочу скользить в твоей попе, как по маслу. Не хочу слышать ни единого возражения, когда я войду в тебя. Глубже, Элли.

Я издаю лишь несколько сдавленных звуков, прерываемых тонким писком. Закрыв глаза, я снова оказываюсь в этом мире, во всех деталях похожем на наш, и град шлепков сыплется на мои ягодицы, а твоя слюна падает в мой раскрытый рот.

— А теперь покажи мне.

Ты дергаешь меня за плечо, чтобы подкрепить свою последнюю фразу, и я могу сколько угодно кусать свои губы с самым смущенным в мире видом или прятаться за своей челкой, внешний наблюдатель, не видевший начала сцены, чтобы охарактеризовать меня, не найдет других слов, кроме как «проститутка». И мои родители. Господи, бедный мой отец. Как я смогу снова смотреть им в глаза, объяснять, что меня заставили, что на самом деле их дочь вовсе не эта шлюха, раскрытая до пупа, которая трется щекой об член друга семьи, горячая и мокрая от возбуждения, и, судя по всему, жаждет только того самого.

— Ты ведь хотела именно такого, Элли, — шепчешь ты (потому что в этом мире между нами существует телепатия, — и это еще слабо сказано). — Именно потому все и началось. С первого же сообщения, которое ты мне отправила, теребя клитор в своей девичьей спаленке, я почувствовал, что тебе нужно это: сложившись пополам нос к носу с твоей порочной киской, тающей словно на солнце. За каждым твоим сообщением стояла развратница, которой следовало показать то место, что не давало ей покоя. И чем больнее я буду тебе делать, чем сильнее надавлю на твои маленькие суставы, тем отчаяннее ты будешь умолять о продолжении. Тебе даже не придется ничего говорить: я вижу твои дырочки, которые открываются и закрываются, как рот рыбы, только что вынутой из воды. Ты хочешь этого. Ты хочешь даже худшего. Мне кажется, для твоих родителей это зрелище могло бы быть еще более отвратительным, ведь, признайся, ты и сама думаешь о том же…

— Но зачем мне думать о таких вещах?

— Я могу сильно ущипнуть тебя за соски, и ты кончишь прямо сейчас, с поднятыми ногами, словно сучка, либо трахнуть тебя в зад, и тогда ты громко закричишь. Да, моя куколка? Я уже слышу это здесь, сухое хлопанье моего живота об твою попу, толчок за толчком, до самой глубины…

Голос, который я себе придумываю, идеально низкий, с тщательно расставленными паузами, и в интонации звучит как желание, так и решимость. Поскольку я застыла в ожидании, ты продолжаешь:

— Ты могла бы открыться еще больше, но я хочу войти в тебя такую. Чтобы ты чувствовала меня во всем твоем животе.

Секунду спустя ты глубоко входишь в мою попу, и единственное, что я могу видеть, даже с закрытыми глазами, это твой член, блестящий от слюны, резко погружающийся, но выходящий очень медленно, как раз в таком томном ритме, о котором я мечтала. Малейшее мое движение постепенно приближает меня к оргазму.

— Наблюдай внимательнее. Я хочу, чтобы ты вспоминала эти образы вечером в твоей кровати. Как только закроешь глаза.

— О, я сейчас кончу…

То есть я собиралась это сказать, но у меня во рту твои пальцы, и этот голос, действующий на меня как наркотик:

— Молчи. Я не хочу слышать ни звука, понятно?

И пока я в отчаянии смотрю на тебя, непристойно посасывая все, что ты кладешь мне между губ, твои приказания меняются:

— Кончай.

Я не знаю, можешь ли ты представить, как пронзительно звучит это простое слово в моем ненормальном мозгу, старательно развращенном твоими усилиями. Я думаю о нем так сильно, что забываю об остальном.

— Я велел тебе кончать сейчас.

— Но…

— Заткнись. Мастурбируй. Вот так. Быстрее.

Твои пальцы мнут мои губы, почти со злостью.

— Быстрее. Я даю тебе десять секунд, чтобы ты кончила, ясно? После этого я перестану тебя трахать и стану очень злым. Девять…

Я мастурбирую так быстро, что у меня начинаются судороги в руке и запястье. Как ни странно, это тоже мне доставляет удовольствие. Похоже на спазмы, которые случались у меня в школе, когда учитель приказывал сдавать работы. Столы вокруг меня постепенно пустели, все уже, не таясь, начинали шептаться, учитель собирал последние тетради, и, когда он склонялся над моей, где мне оставалось добавить всего несколько слов в заключение, у меня внезапно немели пальцы от ужасного, несвоевременного наслаждения, которое мешало мне писать разборчиво. Выводя последние буквы, я кусала губы, чтобы не застонать. Спина покрывалась потом.