Вкус любви - [41]

Такое же извращенное удовольствие я испытывала в пять лет, когда, плавая, сжимала ягодицы; я могла бы пойти ко дну, полностью насладившись происходящим, но продолжала отбиваться, как лягушка, обезумев от удовольствия. В обоих случаях я еще не занималась мастурбацией или просто была не в состоянии, но сейчас мне двадцать лет, и, чтобы эти жаркие спазмы повторились, мне приказывают это делать.

Я почти жалею тебя за то, что ты мужчина, поскольку не можешь испытать это острое ощущение, от которого хочется царапаться и кусаться, сосать до крови.

— Восемь… Тебе что, нужно объяснить, на кого ты похожа с задранным задом и зияющим влагалищем? Тебе нужно описать, что я вижу, чтобы ты увидела это тоже, Элли? Может, я должен трахать тебя еще глубже?

Чем больше я об этом думаю, тем шире становится спазм, набирая размах, тем больше краски бросается мне в лицо. Я могу лишь без устали повторять себе по мере того, как твой сладострастный голос ведет обратный отсчет («семь… шесть… пять…»), что мне нужно обязательно кончить, мне НУЖНО кончить, иначе мне грозит что-то ужасное, что-то болезненное или мучительное, — кто, кроме тебя, знает, что ты способен придумать? Какие непристойные слова можешь вообразить? «Ты чувствуешь меня внутри, дрянь, потаскуха, сучка, чувствуешь, как я двигаюсь, видишь свою киску, хорошо ее видишь?» Мне кажется, совсем скоро наступит момент, когда я полностью согнусь пополам, как религиозная икона, распухшая от смущения, заплеванная слюной, и нескончаемая струя твоей спермы разделит мое лицо от губ до лба, и я стану мокрая до самой груди (впрочем, если бы я могла покрыться твоей спермой целиком, это было бы замечательно).

— Два…

— Уже сейчас, сейчас! — шепчу я, поскольку уже чувствую эти клубки нервов, распрямляющиеся друг за другом и начинающие взрываться вокруг твоего члена, в моем анусе.

Я всего в нескольких сантиметрах (но уместна ли здесь эта мера измерения? Не лучше ли будет использовать нечто более сложное, более сокровенное, как, например, бар или ампер, или какую-нибудь непонятную шкалу квантовой физики, измеряющую амплитуду взрыва?), в одном волоске от финиша, и ты неутомимо меня подстегиваешь:

— Один… кончай, маленькая дрянь, кончай сейчас!..

Я укусила себя за плечо, и теперь мне больно спать на боку.

На следующий день Месье открыл скрипящую дверь. Я помню об этом. В полумраке его глаза непонятным образом создавали свет, которым он с завороженной улыбкой на губах окутал каждую деталь комнаты. Я ждала его, сидя по-турецки на кровати, смакуя, как еду, его восхищение, после — его знакомые движения: Месье снимает пальто, вешает его на спинку стула, затем следует несколько секунд осязаемого напряжения, в течение которых он приводит свои мышцы в состояние эрекции, чтобы броситься ко мне, на меня, в меня. Мой любимый момент, — когда Месье превращался из человека в настоящий ураган и в нем я различала только руки, ноги, замечательно твердый член, аромат парфюма, смешанный с запахом мужчины, тяжелые губы, налившиеся ожиданием, серебристый лен его волос.

Четверть часа и три века спустя его коварный голос шепчет:

— Поласкай себя.

А я, как последняя идиотка, отвечаю:

— Нет… прекрати на меня смотреть!..

Когда я начала поддерживать эти неподдающиеся определению отношения с Месье, встречи с моим дядей Филиппом превратились в сладостную пытку. Особенно хорошо мне запомнился один вечер: они пришли к нам на ужин, кажется, по случаю какого-то дня рождения — точнее вспомнить не могу, ведь Месье занимал собой всю мою оперативную память. Под столом гостиной я отвечала на его сообщения, с трудом сдерживая улыбку, ставшую почти такой же игривой, как у него; и лишь Алиса, сидевшая напротив меня, знала, кто заставляет вибрировать мой Blackberry, — но ее мрачные взгляды ничуть меня не смущали.

Это был один из неформальных ужинов, на котором беседы пересекались в непрерывном шуме, и я ограничивалась вялыми ответами на общепринятые вопросы, их так любят задавать ближайшие родственники. Что с учебой? Когда закончится забастовка? Как это будет засчитываться на экзаменах? Как поживает твой дружок, приходивший на обед в воскресенье? Обе мои сестры время от времени подвергались такому же допросу, и Алиса в сотый раз повторяла, где находится ее будущая художественная школа и как она готовится к выпускному экзамену. А когда наши взгляды встречались, я читала в ее глазах то же нетерпение скорее покончить с этим, чтобы пойти в мою комнату и выкурить косячок или парочку.

Ей было еще тоскливее, чем мне, — ее любовник не провел пятнадцать лет в операционном блоке бок о бок с нашим дядей. Я никогда не рассказывала ей об извращенном удовольствии, испытываемом мною при мысли, что все сидящие за этим столом даже не подозревают, какие слова Месье шептал мне на ушко, каким твердым был его член в глубине моего живота, и на краю какой пропасти я танцевала вот уже несколько недель. А также о том, какой потаскухой я стала и как мне это нравится.

— Ты вроде хотела показать мне свои пресловутые скопления жира? — внезапно вспомнил Филипп, память которого срабатывала в самые неподходящие моменты.