Византия в европейской политике первой половины XV в (1402–1438) - [41]

. 29 мая папа ратифицировал декрет меньшинства[436]. Началось формирование посольства. Надо заметить, что громадное содействие в этом оказала Венеция, откуда родом был и сам понтифик. В его распоряжение республика предоставила галеры, а капитаном флота был назначен племянник папы, венецианец Антоний Кондульмер[437]. Другой его родственник, Марк Кондульмер, был включен в состав дипломатической миссии. Обращает на себя внимание и следующий факт. Перед тем как вышеупомянутые представители из Базеля отправились к папе, у них уже имелась при себе охранно-пропускная грамота для греков, выданная Венецией. Причем ее надлежало использовать как шаблон для составления других подобных грамот, которые следовало получить от Флоренции, Равенны, Генуи, Римини и самого папы. Речь шла, таким образом, исключительно об итальянских городах, в которых могла остановиться или через которые могла проследовать византийская делегация[438]. Правда, в июне 1437 г. папа обратился к императору Сигизмунду, королям Франции, Англии, Португалии с просьбой о выдаче с их стороны таких грамот, но безуспешно[439].

В составе посольства три человека выступали от имени Базельского собора (как уже говорилось, это были Николай Кузанский с двумя епископами) и еще два участника представляли самого папу — Марк Кондульмер и уже хорошо известный Христофор Гаратони, который к тому времени являлся епископом Корона (опять же венецианской колонии на Пелопоннесе). В этом составе папа и презентовал посольство в письме византийскому императору Иоанну VIII от 15 мая 1437 г.[440] При этом в число первых трех лиц, представлявших собор, папа включил и Иоанна Рагузанского, заочно отнеся его к своим сторонникам, хотя едва ли мог сомневаться в обратном. Но Иоанн Рагузанский, как известно, находился в полном неведении относительно последних событий на Западе.

26 июля 1437 г. папская делегация на венецианских галерах вышла в море. 15 августа она достигла Крита. Здесь флот разделился. Одна из галер с большей частью посольства через четыре дня продолжила путь. Марк Кондульмер и Николай Кузанский задержались на несколько недель, чтобы собрать команду из трехсот лучников[441]. Первая же группа 3 сентября достигла Константинополя. То, что дальше происходило в византийской столице, сами современники расценивали не иначе, как откровенный позор, которым покрыла себя латинская церковь перед лицом восточных христиан.

Два вышеупомянутых епископа из Базеля, Христофор Гаратони с сопровождавшими их лицами и византийский посол Иоанн Дисипат сошли на берег. Весть об их прибытии мгновенно разлетелась по городу Иоанн Рагузанский одним из первых поспешил на встречу Делегаты представились как от лица папы, так и от собора. Домимниканцу было конечно же приятно услышать, что между ними достигнуто согласие. Однако он обратил внимание на то, что верительные грамоты выписаны только от имени понтифика[442]. На это ему ответили, что из-за спешки не все сделало по форме, поэтому письмо императору и патриарху тоже подписано одним лишь папой. Такого рода объяснения немало удивили посла, искушенного в формальных тонкостях дипломатии. Он начал было расспрашивать о галерах, которые, по слухам, должны были прийти из Авиньона. Делегаты ответили, что Авиньон не выполнил своих обязательств в отведенный для этого срок, не предоставил вовремя ни денег, ни кораблей и что вообще этот вариант в самом начале был опротестован византийским послом, поэтому теперь вселенский собор должен состояться в Италии. Иоанн Рагузанский поинтересовался, исходит ли новое назначение от всего собора, и если нет, то от большей или меньшей его части. Уклоняясь от прямого ответа, ему объяснили, что в этом деле имеет значение не численность, а правомочность той партии, которую представляет прибывшее посольство. Что же касается кораблей из Авиньона, то Иоанна заверили — ждать их бессмысленно. Доминиканцу ничего не оставалось, как поверить в искренность всего сказанного. Примерно так же обстояло дело на официальной аудиенции у императора. Послы старательно обошли вопрос о новом расколе в западной церкви.

Так продолжалось до тех пор, пока 4 октября не появилась авиньонская эскадра, над которой развевался флаг Базельского собора. Завидев ее, капитан папской флотилии Антоний Кондульмер призвал свою корабельную команду к оружию, чтобы не допустить конкурентов в гавань. То же самое он предложил сделать экипажу стоявшей на рейде флорентийской галеры. Когда ее владельцу сказали, что перед ними их общий враг, тот ответил, что их общим с Венецией врагом является миланский герцог, но никак не церковь. Кондульмер начал было убеждать его, что корабли и принадлежат Милану, однако флорентиец показал на штандарт церковного собора, после чего поспешил увести свое судно в Галату[443]. Тем временем авиньонские галеры, предупрежденные об агрессивных намерениях соперников, остановились в шести милях от берега.

Несколько греков, поднявшись на борт, попросили их не двигаться дальше. Капитан Никод ответил, что им некого бояться, что в случае нападения они способны защитить себя. Его уверенность подкреплялась тем, что из Галаты прибыли гонцы, предложившие от имени генуэзской колонии в качестве помощи один корабль и пятьсот лучников. Одним словом, конфликт грозил обернуться настоящим побоищем. Византийцы могли наблюдать поистине беспрецедентную картину: два посольства, которые должны были доставить их на вселенский собор, готовы были в буквальном смысле драться за это право прямо в константинопольской гавани. Чтобы не допустить столкновения, понадобилось вмешательство императора, который отправил приказ Антонию Кондульмеру немедленно разоружиться и пропустить новое посольство. Командир эскадры сослался на распоряжение папы уничтожить авиньонскую флотилию, где бы ее ни встретил