Византия в европейской политике первой половины XV в (1402–1438) - [26]

.

Однако по истечении некоторого времени собору вновь пришлось отстаивать свою позицию. Пока в Базеле шли переговоры, папский легат Гаратони вновь появился в Константинополе[284]. Теперь ему удалось убедить императора принять план папы о проведении униатского собора в византийской столице. Главную роль в этом сыграло ложное утверждение, согласно которому папа и собор были единодушны в данном вопросе. Именно так император изложил суть дела в своем письме депутатам от 12 ноября 1434 г.[285] Соответствующий договор был заключен в Константинополе[286], и с ним два новых посла — Георгий и Мануил Дисипаты[287] — в сопровождении самого Гаратони отправились в Италию[288]. Во Флоренцию, где тогда находилась курия, они прибыли 22 января 1434 г. и на приеме у папы просили его приступить к реализации соглашения[289]. Однако папа к тому времени уже утвердил базельский декрет. Не осмеливаясь нарушить его, он ответил грекам, что собор с их предыдущим посольством пришел к другому решению, после чего вместе со своим легатом отправил их решать этот вопрос в Базель, предварительно оповестив обо всем депутатов[290].

Находившаяся там византийская делегация также была поставлена в известность императорским посланием. Ей было предписано присоединиться к посольству братьев Дисипатов и действовать далее согласно их инструкциям[291].

Поступившее в Базель известие о новом повороте дел, спровоцированном папой, в очередной раз вызвало среди депутатов замешательство и растерянность[292]. Упреки посыпались и на византийцев, которых стали обвинять в неискренности. Однако те поспешили заявить: все, о чем они договариваются с собором, может быть реализовано лишь с санкции папы, равно как и то, что они решают с папой, недопустимо без согласия собора[293]. 22 марта прибыло второе посольство вместе с Гаратони. Начался новый тур переговоров[294]. Договор, заключенный в Константинополе, стал предметом бурного обсуждения: его принятие означало бы признание декрета «Sicut pia mater» недействительным. Папский легат лично убеждал депутатов, что провести униатский собор в Константинополе легче и выгоднее, так как средств на это потребуется гораздо меньше, императору и патриарху не придется совершать изнурительное путешествие и своим отсутствием подвергать столицу дополнительной опасности.

Однако никакие доводы успеха не имели, а папского легата даже призвали к ответу за свои действия. Депутаты были возмущены тем, что он внушил императору, будто папа и Базель едины во мнении созвать собор в Константинополе. Они заявили, что никогда не поручали легату вести подобные переговоры от своего имени, а император обманут ложными обещаниями, которые противоречат истинным замыслам собора[295]. Как ни странно, Гаратони ответил, что все переговоры осуществлял только от имени папы[296]. Иоанн Рагузанский, описывающий данный эпизод, не без удивления отмечает в своей хронике, что византийские послы не изобличили легата во лжи и ничего не сказали в защиту императора[297].

Кроме всего прочего, базельцы подвергли новый договор критике с идеологических позиций, о чем следует сказать подробнее. Внимательно ознакомившись с текстом, депутаты пришли к выводу, что планируемый папой и императором собор в Константинополе не может претендовать на статус вселенского. Дело в том, что западную церковь там должен был представлять один легат с группой теологов, наделенных обширными полномочиями для ведения переговоров. Что же касается другой стороны, то в тексте было сказано буквально следующее: «Надлежит святейшему государю нашему (византийскому императору. — И. П.), поскольку собор должен быть вселенским, сделать так, чтобы от восточной церкви и от всех народов, принадлежащих к ней… явились бы все те, кому необходимо там быть»[298]. Депутаты усмотрели противоречие между выражениями «synodus generalis» и «ex parte ecclesia orientalis». По их мнению, если речь шла о подлинном вселенском соборе, то последнюю формулу следовало бы заменить словами «ех tota ecclesia»[299]. Впоследствии они писали императору, что хотя его послы и утверждали всегда, будто уния возможна исключительно на вселенском соборе, однако же в указанном тексте речь идет не о нем, а разве что о партикулярном соборе восточной церкви[300].

Конечно, с точки зрения греков, подобная критика была беспочвенной, поскольку предусматривалось присутствие на соборе полномочных представителей римского папы. Согласно их традиционным представлениям о вселенском соборе этого было достаточно[301]. Но в Базеле были иного мнения. По-видимому, стороны смотрели на проблему с разных идейных позиций. Базельский собор, который поставил себя над папой и по масштабам своей многогранной деятельности скорее напоминал своеобразный европейский конгресс, едва ли мог допустить, чтобы где-то на Босфоре папский легат с группой теологов выражал интересы всего западного мира. Если византийский император должен был собрать в своей столице представителей всех народов (ex omnibus nationibus) христианского Востока, то напрашивался вопрос: где же делегаты европейских наций? В Базеле не могли причислить к ним несколько папских посланников и потому не считали такой собор вселенским. Депутаты склонны были считать весь этот казус недоразумением. Однако на самом деле за этим скрывалась пропасть глубоких идейных противоречий, которые впоследствии во многом предопределили исход переговорного процесса. Византийцам еще предстояло сделать выбор между двумя концепциями вселенского собора, из которых одну — более близкую им по духу — представлял папа, другую — Базель. Но на этот раз компромисс был достигнут. Византийцы отказались от последних договоренностей с папой, когда увидели, что собор их категорически отвергает. Иоанн и Мануил Дисипаты откровенно признали, что в случае разногласий между папой и собором им предписано встать на сторону последнего и вернуться к первоначальному варианту, о котором договорилось первое посольство