Византия - [84]

Сам Отто время от времени рассказывал разные байки о реках, и о тех, кто по ним плавает. Как то, когда он упомянул своего кузена из родного Висбадена (Отто переселился в Ульм после женитьбы), Роланд поинтересовался, почему такой бывалый моряк как Зальцигхунд перестал ходить в море, и что это за «очень плохое дело», которое заставило его отказаться от морских плаваний.

— Дело и правда было очень паршивое, благородный риттер. — вздохнул Отто. — Вообще-то это не тайна, хотя Зальцигхунд не любит об этом говорить. Но кто его давно знает, тем эта история известна. Кузен тогда молодой был, женился недавно, дети пошли, и очень ему хотелось свой корабль купить. Вот и устроился на один шнеккер из Эмдена, ходивший в северные моря, вокруг Норвегии и Лапландии, к берегам Биармии. Закупали меха и морской зуб, их там очень много, да меха такие, что графу или герцогу впору, а то и королю, а костью можно хоть целый дворец украсить, только плати. С хорошей выручкой приходили. Сходили раз, другой, третий… А на четвёртый кормчего и команду обуял бес жадности. Близ того места где они торговали, находилось почитаемое у тамошних язычников капище. Там было множество вещей из золота и серебра, усыпанных самоцветами и жемчугом. Морского зуба и драгоценных мехов вообще без счёта. И их штойерман уговорил команду напасть на капище, и разграбить его. Дело де богоугодное, разорить гнездо язычества. А с такой добычей заживём как бароны. И уговорил. Хотя, по словам Дитера, там и уговаривать особо не пришлось. Кузена Бог уберёг — поскользнулся и сломал ногу. Завязали её в лубки и оставили Зальцигххунда на борту. А сами дождались, когда местные ушли в лес, что-то там праздновать, и напали на капище. Жрецов, что там были, перерезали, жриц сначала оприходовали, в том числе совсем молоденьких девчонок, потом тоже убили. Капище разграбили, утащив почти всё ценное на борт. Уже заканчивали, когда вернулись тамошние язычники и напали на них.

Некоторых убили сразу — этим, можно сказать, повезло. Другие бежали на корабль. Местные за ними гнаться не могли, им все лодки пробили и вёсла унесли. Но старший жрец проклял всех грабителей. На корабле поначалу посмеялись — что, мол, сделает проклятие какого-то язычника добрым христианам? Эх, зря они так думали. В море вышли благополучно, но с первой же ночи начали умирать один за другим. Каждое утро кого-то находили мёртвым, без всяких повреждений, с лицом перекошенным от ужаса, словно увидели они что то очень страшное. Все начали молиться, обеты давать, да не помогло. Видно Бог их тоже проклял. Пытались спать днём — всё равно мёрли во сне. Пытались не спать, да только без сна человек не может. Засыпали и умирали. Тогда большая часть команды решила, что награбленные в капище сокровища навлекли на них проклятие, и потребовала от кормчего выкинуть их в море. Тот отказался. Как можно выкинуть такое богатство? Слово за слово, начался бунт. Кормчего и тех, кто был за него, убили. Зальцигхунд в этом не участвовал, с его-то ногой. Когда началась драка, он был в каюте кормчего, накрывал ему завтрак. Бунтовщики, кто уцелел, выкинули за борт всё, что награбили в капище. Вроде помогло, умирать во сне перестали. Кузен хоть и молодой был, но от деда немало узнал, да потом, в море, много чему научился. И в ветрах понимал, и в звёздах. Вот его и выбрали кормчим. Он повёл судно в Эмден. Все прочие радовались, решили, что удачного выбрались из этого дела. Да только от наказания всё же не ушли. У самого Эмдена шнеккер налетел на подводную скалу и сразу отправился на дно. Никто не спасся. Только Дитер выплыл, уцепившись за пустой бочонок. Без него точно бы утонул, он же, когда кормчего бунтовщики убили, припрятал его кубышку и потом носил деньги при себе. Покойнику они не нужны, а кузену пригодились. Выбрался он на берег весь седой, как лунь, а ему тогда и двадцати шести не было. В тот же день обошёл все церкви в Эмдене, и принёс обет Богу и всем святым, что в море больше не выйдет. Перебрался обратно в Висбаден, но без воды и парусов не смог, купил половину судна, и стал ходить по Рейну и окрестным рекам… Вот такая история, благородные господа, — закончил Отто, обводя взглядом нашу компанию и Аргуэльясов, тоже подтянувшихся слушать его рассказ.

— А те, которые умирали во сне с перекошенными лицами, что же они видели? — спросил Вим после долгого молчания.

— Что они видели, молодой господин? — мрачно переспросил Отто. — Думаю, не дай Бог никому из нас это узнать…

За всеми этими делами и разговорами бодро резавшее дунайские волны «Божье Благословение» миновало Ингольштадт, будущую столицу баварского пива (довелось в прошлой жизни побывать там на Октоберфесте). Правда, пока это ещё не город, несмотря на слово «штадт» в названии и более трёх веков истории, таким он станет в самом последнем году XII века. Следом мимо проплыли Регенсбург — имперский город, где короновались германские монархи и проходили собрания Рейхстага, Пассау — владение епископа, и по совместительству князя тех мест, потом за кормой остался Линц, которым владеет маркграф Австрии Генрих Язомирготт, сейчас обретающийся в армии крестоносцев. Дальше была Вена, абсолютно не похожая на себя в XXI веке (ни кофе, ни кондитерских, ни оперы — тоска-печаль), а ниже по реке Братислава. Хотя так её сейчас называют только аборигены-словаки, а нынешние хозяева города, венгры, зовут его Пожонь, в то время как западные соседи именуют Пресбургом. И вот, наконец, впереди появились башни и стены Эстергома, перед которыми по правому берегу Дуная раскинулось множество украшенных всевозможными знамёнами разноцветных шатров. Ну, здравствуй, «воинство Христово», наконец мы тебя догнали!