Византиец - [69]
Все шло по плану, только платить за этот план приходилось человеческими жизнями. Об этом Н. в свое время не подумал. Он полагал, что первая жертва искупит все. А выходило не так.
Летом 1479 года до Н. дошла весть, что 26 марта у Зои родился сын, Василий Гавриил. Теперь она переставала быть второй молодой женой, чужеземкой, над которой чуть не в открытую насмехались. Она стала матерью сына государя. Да, между этим сыном и престолом стоял старший сын от первого брака — великий князь Иоанн. Но это обстоятельство не заслоняло сути дела. Положение Зои постепенно менялось. Она обрастала связями, влиянием. Вокруг нее формировалась собственная партия. Она превращалась в самостоятельный центр силы при великом князе. На первом этапе борьбы за выживание Зоя победила.
Благодаря этому своему преображению из заморской принцессы в мать возможного наследника великокняжеского престола в следующем году Зоя смогла возглавить патриотическое движение при дворе в пользу разрыва с Ордой.
Великий князь вел себя, как принято в роду потомков Иоанна Калиты, крайне осторожно, стараясь не спешить, не делать резких ходов, всегда оставляя себе путь к отступлению, к наведению мостов. Двор разделился на два лагеря: на сторонников умиротворения татар и сохранения прежних отношений полузависимости-полусоюза и на приверженцев решительных действий, вплоть до войны. Зоя и архиепископ Ростовский Вассиан, по талантам, грамотности, энергии резко выделявшийся из общей довольно серой церковной массы, возглавили второй лагерь.
Иоанн, по всей видимости, усматривал свои преимущества в обоих сценариях. Кроме того, ему приходилось считаться с литовской угрозой. К тому же и братья нет-нет да и вспоминали про прежние удельные времена. Конечно, Иоанн предпочел бы обойтись без войны. Он хорошо отдавал себе отчет в том, что одним неудачным сражением можно потерять все, что собирали он и его предки на протяжении многих десятилетий. Не раз Иоанн склонялся в пользу того, чтобы еще раз унизиться, смириться, договориться с Ордой. Эти колебания внятно проявлялись летом и осенью 1480 года, в дни великого стояния на Угре.
Тем не менее угрозами, посулами, скандалами Зоя и Вассиан настояли на своем. Им не удалось добиться, чтобы Иоанн принял бой. Но они не допустили договоренности с татарами. Причем, призывая мужа сбросить татарское иго, Зоя апеллировала к византийской традиции. Даже до Италии доходили легенды о том, как Зоя уговаривала Иоанна:
— Отец мой и я захотели лучше отчизны лишиться, чем дань давать. Я отказала в руке своей богатым, сильным князьям и королям ради веры. Вышла за тебя, а ты теперь хочешь меня и детей моих сделать данниками. Разве у тебя мало войска? Зачем слушаешься рабов своих и не хочешь стоять за честь свою и за веру святую?
Даже если молва и приукрашивала роль Зои в этой истории, Н. не мог не признать, что за восемь лет девушка добилась очень многого. Она стала в Москве своей.
Однако, как любил говорить Н., за все приходится платить. Чтобы стать своей, от Зои требовалось всячески демонстрировать свою приверженность православной вере, свое радение об интересах русского государства, свой новообретенный московский патриотизм. Но чем более приемлемой Зоя становилась в глазах русских, тем менее надежной она делалась для пославшего ее в Москву Святого престола.
Для Н. не составляло секрета, что Святой престол остался крайне разочарован результатами своей операции. Давая согласие на брак Зои с великим князем Московским, папа и курия наивно полагали, что Иоанн стремится сблизиться со Святым престолом. В Риме надеялись таким образом подтянуть Русь к союзу против Турции. Никто не задумывался, что, прося руки Зои, великий князь преследовал собственные цели, не имевшие ничего общего с расчетами Павла и Сикста. Отсюда — горькое разочарование.
Первое отрезвление наступило быстро, когда вернулся Бономбра. Хотя он и приукрашивал, насколько возможно, собственную роль, тем не менее ему пришлось доложить папе, что, едва ступив на русскую землю, деспина сразу стала соблюдать все православные обряды, напрочь позабыв о своем латинском воспитании и образовании. Что она отдала его, Бономбру, фактически на растерзание московскому митрополиту Филиппу и его книжнику Никите Поповичу. Что о соединении церквей, которого, если верить Делла Вольпе, в Москве только и чаяли, там никто не хотел даже слышать.
Эта неудача произвела крайне тягостное впечатление на Сикста. Слава Богу, Виссарион вовремя умер. Иначе и ему досталось бы.
Но это еще не все. Исподволь стало выясняться, что московские послы, приезжавшие в Италию сватать Зою, неспроста столь старательно обходили вопрос о войне с Турцией. У Москвы не было вовсе никакого намерения не только вступать в войну с Турцией, но даже портить с ней отношения. Мало того, Москва жизненно желала добрых отношений с Турцией, поскольку видела в турках определенный противовес татарам. Кстати, при всем раздражении Иоанна по поводу миссии Тревизана, в Москве и Венеции мыслили совершенно одинаково. С той лишь разницей, что Светлейшая синьория задумала разыграть не турецкую карту против татар, а, наоборот, татарскую против турок.
Политика создает историю, и политика же ее разрушает… и никого не щадит. Даже жизнь почившего гения может стать разменной монетой в этой игре с высокими ставками… Стремясь усилить свои позиции на мировой арене в разгар холодной войны, наша держава заигрывает с русской диаспорой на религиозной почве и готовит первый шаг к сближению – канонизацию Н. В. Гоголя. Советскому разведчику, много лет прожившему в Европе, поручено найти в Италии и уничтожить секретные свидетельства о жизни великого русского писателя.
«Он был славным, добрым человеком, этот доктор Аладар Фюрст. И он первым пал в этой большой войне от рук врага, всемирного врага. Никто не знает об этом первом бойце, павшем смертью храбрых, и он не получит медали за отвагу. А это ведь нечто большее, чем просто гибель на войне…».
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.