Византиец - [37]

Шрифт
Интервал

Павел клюнул. Идея войти в историю в качестве человека, завершившего дело объединения церквей, явно льстила его самолюбию. Таким образом, проект постепенно созревал.

Н. продолжал числиться секретарем Виссариона. Даже получал символическую зарплату, хотя практически никаких обязанностей он, разумеется, не выполнял. Свое время Н. сейчас в основном посвящал укреплению собственных позиций при папском дворе. Это ему было жизненно необходимо: хрупкость их нынешнего союза вкупе с перспективой скорой смерти Виссариона вынуждала спешить. Н. идеально устроила бы должность папского секретаря — не Бог весть что такое, но для гуманитария вполне престижно и денежно. Одновременно он наводил мосты, чтобы получить кафедру философии или греческого языка в каком-нибудь университете, например Падуанском. И университет солидный, и к любимой Венеции близко.

Не забывал Н. и свои коммерческие интересы. Как-никак требовалось зарабатывать на жизнь. И интриги стоили денег.

Как и опасался Виссарион, Делла Вольпе проявил инициативу. В конце мая 1468 года Н. отыскал гонец, приехавший из Виченцы. Он сообщил, что на пути в Рим находятся посланцы Делла Вольпе — его дальний родственник Никколо Джисларди и грек по имени Георгий Траханиот. Они остановились на несколько дней передохнуть и обделать кое-какие дела в Виченце. Через неделю-полторы их можно было ожидать в Риме.

Н. сразу проинформировал Виссариона. Тот воспринял эту новость без восторга. Они довольно долго совещались и пришли к выводу: раз так поворачивается, надо переходить к действиям. Готовиться можно до бесконечности. Кардинал брался организовать краткую аудиенцию у понтифика для посланцев из Москвы.

Посланцы Делла Вольпе прибыли в первых числах июня. Вичентинец действовал грамотно. Как выяснилось, официально основная задача, с которой Джисларди и Траханиот были посланы в Италию, заключалась в поиске итальянских техников для Иоанна III. Они привезли письмо для Н., выдержанное в самых общих выражениях. Делла Вольпе заверял Н. в своем уважении и рекомендовал своих людей, прося оказать им при необходимости помощь. Завершалось послание внешне безобидной фразой о том, что Делла Вольпе остается в полном распоряжении Н., что тот может на него положиться во всем, и что он, Делла Вольпе, ждет из Италии указаний. Что же, подумал Н., ты получишь указания. Но сперва предстояло устроить аудиенцию у Павла II.

Аудиенция состоялась спустя примерно неделю после приезда послов. Ни Виссарион, ни Н. на ней не присутствовали. Но осведомители потом донесли, что Павел принял посланцев из Москвы ласково. Он говорил о важности укрепления связей между Святым престолом и молодым русским государством. Ссылался при этом на османскую опасность. По ходу беседы папа упомянул, что, насколько ему известно, Иоанн III вдовец, а у них есть невеста, племянница последнего византийского императора, Зоя, девушка добродетельная и крепкая в вере, и что, если у московского государя есть интерес к этому делу, то можно было бы в дальнейшем обсудить его более конкретно.

Больше ничего не требовалось. Тем самым они с Виссарионом получали мандат приступать к переговорам.

Причем складывалось впечатление, что Павел сделал это предложение отнюдь не бездумно, выполняя просьбу Виссариона. Похоже, он сам нешуточно вдохновился этим проектом. Во всяком случае, по указанию папы 10 июня 1468 года московским представителям выплатили 48 дукатов. Для такого человека, как Павел II, это являлось лучшим свидетельством его заинтересованности.

Теперь оставалось одно, чтобы официально обращаться к Иоанну III: получить согласие самой Зои. Безусловно, она следила за разговорами, которые велись вокруг нее, но как она себя поведет, предугадать было сложно.

По сути, Н. разрушил ее счастье: Караччоло нравился Зое. Что еще важнее — за этим несостоявшимся браком стояла колоссальнейшая внутренняя ломка и дичайшее насилие девушки над собой. Сейчас ей предлагали проделать то же самое во второй раз, но в обратную сторону. С самого момента ее прибытия в Италию Зое внушали, что она никому не нужная, бесправная, беспомощная сирота. Что у нее нет никого и ничего: ни родины, ни родителей, ни друзей, ни денег. Тот же Виссарион постарался внушить девочке, что ее спасение только в одном — как можно быстрее постараться стать итальянкой.

И она старалась. Наверное, у нее не очень складно получалось. Оставались греческие манеры и акцент. Проживая в полузаточении в Санто Спирито, трудно было вдруг преобразиться в раскованную светскую даму. Наконец, невозможно было переделать греческую внешность. Но при всем том Зоя сделала очень многое, чтобы преодолеть свое трагическое прошлое, заглушить, насколько возможно, ностальгию по нему и войти в итальянскую жизнь.

Женитьба на Караччоло открывала перед Зоей этот шанс — стать обычной итальянской знатной дамой. И вдруг все рассыпается. Рассыпается из-за того, что помимо ее воли, даже не поставив ее в известность, ее втягивают в какие-то хитроумные политические комбинации, в которых ей отводится роль куклы.

Виссарион не любил распространяться на эту тему. Приняв сторону Н., он шел вместе с ним. Но не таил своих опасений за Зою. По намекам кардинала и из других источников Н. знал, что девушка чувствовала себя плохо, она чахла. Так что разговор с ней предстоял непростой. Н. решил взять его на себя. Виссарион не возражал.


Еще от автора Николай Николаевич Спасский
Проклятие Гоголя

Политика создает историю, и политика же ее разрушает… и никого не щадит. Даже жизнь почившего гения может стать разменной монетой в этой игре с высокими ставками… Стремясь усилить свои позиции на мировой арене в разгар холодной войны, наша держава заигрывает с русской диаспорой на религиозной почве и готовит первый шаг к сближению – канонизацию Н. В. Гоголя. Советскому разведчику, много лет прожившему в Европе, поручено найти в Италии и уничтожить секретные свидетельства о жизни великого русского писателя.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.