Византиец - [33]

Теперь надлежало действовать быстро. Н. не боялся смерти. Но ему не хотелось погибнуть, не завершив начатое дело. Между тем такая опасность оказывалась вполне реальной. Он и раньше не исключал, что Виссарион захочет его убрать. Но он не предполагал, что удар последует без предупреждения. Это противоречило законам жанра.

Своим самым надежным и сильным оружием Н. считал свой язык. Он верил, что, если грамотно построить разговор, всегда можно убедить кого угодно в чем угодно. Сейчас его лишали возможности использовать это испытанное средство. Его лишали последнего слова подсудимого. Нападение означало, что Виссарион принял решение. Переубедить его теперь будет очень трудно. Н. отдавал себе в этом отчет. Здесь требовалось бить наверняка. Не менее больно, чем ударили его.

В свое время Джангалеаццо Висконти говорил о тогдашнем флорентийском канцлере Колуччо Салютати, что одно перо Колуччо стоит роты кавалерии. У Н., конечно, и в мыслях не было ставить себя на одну доску с Колуччо. И тем не менее даже сейчас, после пролитой крови, Н. знал, что может переубедить Виссариона. Требовалось только найти нужные слова, нужные доводы.

Вплоть до этого ночного нападения Н. надеялся, что они смогут остаться с Виссарионом если не друзьями, то хотя бы добрыми знакомыми. Он уважал старого кардинала, испытывал искреннюю благодарность к нему, считал его своим учителем. Теперь Н. предстояло сломать этого человека, причинить ему боль, заставить его поступить вопреки себе, переменить принятое решение.

Приближалось утро. В комнате было зябко, нестерпимо болел бок, во рту стоял терпкий привкус крови. Видно, в пылу поединка он прокусил губу. Н. налил себе кубок холодной воды, в такие минуты вина он не касался. Как можно было зацепить Виссариона, скомпрометировать перед папой?

Да, Н. не зря столько лет работал секретарем кардинала. За эти годы, особенно с тех пор, как их с Виссарионом пути стали расходиться, он успел собрать или скопировать немало бумаг, порядком компрометировавших кардинала. Хранились они в надежном месте, у надежных людей. Но беда заключалась в том, что Павел не хотел добивать Виссариона. Ему это было не нужно. Его интересам больше отвечало оставить Виссариона про запас, как резервную карту.

Следовательно, какую бы информацию Н. ни передал Павлу — естественно, за исключением доказательств прямой измены и соучастия в заговоре, папа едва ли предпринял бы какие-либо шаги против Виссариона. О желании кардинала Никейского стать папой знали все. О его роли в написании документа, ограничивающего полномочия папы в пользу Священного колледжа, Павел тоже знал лучше кого бы то ни было. Знал он и о тайной переписке Виссариона с европейскими государями, об альтернативном дворе при кардинале, о тайных беседах, причем отнюдь не только на теологические темы. Ни для кого не составляла секрета и педерастия старого кардинала.

Н. располагал достаточным компроматом на Виссариона. Но он понимал, что на нынешнем этапе, когда игра велась не на жизнь, а на смерть, ни один из собранных им деликатных документов не мог по-настоящему напугать кардинала. Даже если бы Н. притащил весь свой тайный архив и выложил его перед папой, все равно в положении Виссариона мало что изменилось бы. С этой стороны Виссарион был неуязвим.

На лбу у Н. выступила липкая испарина, рот пересыхал. Он осушил второй кубок воды. Хорошо, попробуем поразмышлять с другого конца. Что Виссарион любит в своей жизни? Есть ли в его жизни что-то такое, ради чего он мог бы изменить самому себе? Есть ли что-то такое, чего он не хотел бы лишиться? Вопрос каверзный. Больше всего в жизни старый кардинал любил власть. Ее он обожал, боготворил. И она чаще отвечала ему взаимностью. Но, увы, Н. ничего не мог ни прибавить к той власти, которая еще оставалась у кардинала, ни убавить от нее.

Что еще? Конечно, Виссарион любил Бога, был христианином, хотя и толковал христианский канон очень по-своему. Он, безусловно, вдохновлялся мечтой об объединении церквей. Самые яркие годы своей жизни кардинал провел, сплачивая Европу против турок. Все это так. Но это были абстрактные идеи, отнять их у Виссариона могла только смерть. Виссарион уже смирился с тем, что при его жизни крестового похода не будет. И что не будет воссоединения восточной и западной церквей. Самое страшное — Виссарион внутренне приготовился уйти со своей верой, не уступая ее никому и не делясь ею ни с кем. Что оставалось?

Несмотря на огромную власть, которой ему случалось обладать, Виссарион так и не привязался к материальным благам. Он по-прежнему, как в дни своей молодости, носил черную рясу монахов ордена Святого Василия. В курии злословили, что эта ряса стоила Виссариону избрания папой. Он не любил роскоши. Из всех его многочисленных мальчиков ни один не стал для него Антиноем. Даже Никколо Перотти для Виссариона так и остался любимым учеником и никогда не стал просто любимым.

Хотя нет, все-таки у кардинала имелась слабость. Он любил книги почти так же, как власть. А в последние годы — вероятно, даже больше. Всю жизнь Виссарион собирал библиотеку. Он выискивал ценные книги во время своих путешествий с дипломатическими миссиями по Европе. Ему их собирали по разбросанным на Пелопоннесе монастырям, тайно вывозили из Константинополя, скупали по всей Италии, реставрировали, переписывали, переводили.