Византиец - [31]

Шрифт
Интервал

— Хорошо, положим, что все это так. Но вы-то чего от меня хотите? И кто вы?

— Ну, кто я, положим, вам знать совершенно не обязательно. А вот кого я представляю, я вам скажу. Я грек, из тех, кто сумел спастись из Константинополя за несколько недель до его падения. Таких немало в Италии. Я своими глазами видел города, сожженные турками, оскверненные ими православные храмы. Я видел насилие, творимое ими над нашими сестрами и матерями. Из-за предательства папы и императора величайшая держава мира превратилась в ничто.

У нас осталось не так уж много святынь. Константинополь стал столицей варварского ханства, София поругана, нашу веру истребляют огнем и мечом. Единственное, что у нас пока осталось, — это дети Фомы Палеолога, брата нашего последнего императора.

Так вот, князь, я хочу, чтобы вы усвоили: что бы ни произошло, мы, греки, — а нас здесь больше десятка тысяч — мы не допустим, чтобы наша деспина вышла замуж за латинянина. Мы не остановимся ни перед чем. Мы видели такую кровь, с которой уже ничто в этой жизни сравниться не сможет.

— Но я не могу, я дал слово, брак уже назначен. К тому же Караччоло никто никогда не мог упрекнуть в трусости.

— Не глупите, князь, никто не подвергает сомнению ваше личное мужество. Но личное мужество должно заключаться в том, чтобы принять трудное решение. Расторгните помолвку, отмените свадьбу. Объявите об этом сегодня же. Пусть вы огорчите папу. Пусть невеста порыдает. Пусть это обернется скандалом. В течение нескольких месяцев вам лучше будет не появляться в Риме. На вас будут косо смотреть. Но зато вы заслужите уважение греческой нации и спасете собственную жизнь. Что тоже немало.

Поймите, нельзя бросать вызов целому народу. Если вы готовы принять православие и жениться на Зое по православному обряду, пожалуйста, мы не против. Но вы же этого не сделаете?

— Не сделаю.

— Значит, откажитесь от брака. Этим браком вы оскорбляете нас. Не только живущих в Италии, но и всех греков, страдающих под турецким гнетом. Там тоже наслышаны о вашей помолвке. Поймите, у вас все равно ничего не получится. Вы можете убить меня, другого, третьего, десятого, но вы не убьете всех нас. Все равно мы вас устраним, найдем возможность. А кроме того, подумайте о Зое, если она вам хоть немного дорога.

Молодой человек заметно встрепенулся. Голос его опять повысился.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Не волнуйтесь, князь, тише, тише. Ничего, если Вы не будете глупить, если вы оставите ее в покое. Мы с ней ничего не сделаем. Она наша деспина. Братья не в счет. Мануил не скрывает, что хочет переметнуться к Мухаммеду. Андрей же ведет настолько беспутный образ жизни, что позорит нашу веру и свой великий род.

— Но что вы с ней собираетесь делать, я спрашиваю?

— Если вы женитесь на ней, мы убьем вас обоих.

— А что будет с Зоей, если я расторгну помолвку?

— Ничего. Мы не оставим ее. Она может продолжать жить в уединении при Святом престоле. Может уйти в монастырь. Может выйти замуж при условии, что ее муж будет принадлежать к истинной вере. Но она никогда не достанется латинянину.

— Она об этом знает?

— Нет, конечно.

— А какие вы мне дадите гарантии?

— Князь, не будем торговаться. Какие гарантии? Мы вам сохраним жизнь. Что вам еще нужно? До конца службы не так уж много времени. Решайтесь.

— Мне нужно подумать.

— Хорошо, думайте. Но если завтра вы не отмените свадьбу, вы оба будете убиты. Если вам не жалко себя, пожалейте девушку. Она-то ни в чем не виновата. Она пострадала больше кого бы то ни было. Пощадите ее.

Наступила тягостная пауза. Н. чувствовал, что чего-то не хватало, что он не убедил Караччоло.

— Да, кстати, имейте в виду, мы предупреждали Павла, что убьем девушку, если он выдаст ее за латинянина. Видимо, его это вполне устраивает. Прощайте, князь. И не оглядывайтесь.

Но надеяться на благоразумие молодого человека Н. не стал. Вставая, он что было силы ударил молодого Караччоло эфесом кинжала по тому самому месту, куда он только что вонзал острие клинка. Как Н. и рассчитывал, у князя перехватило дыхание. Он захрипел. Этих нескольких секунд Н. хватило, чтобы быстрым шагом выйти из церкви. Еще мгновение — он прошмыгнул на соседнюю улицу. Там его ждал слуга с лошадью.

Вскоре Н. сидел в своей комнате в гостинице и разбирал проведенную операцию. Он расценивал шансы пятьдесят на пятьдесят. Конечно, его самого было вычислить достаточно трудно, поскольку он всегда предпочитал держаться в тени. Благо, колоссальная фигура Виссариона это вполне позволяла. Но поддастся ли Караччоло на шантаж?

Будь Н. на месте князя, он немедленно информировал бы папу о случившемся и постарался бы передвинуть свадьбу, если не на тот же день, то во всяком случае на следующий. Однако представитель старинного рода слишком любил жизнь и комфорт. А впрочем, кто знает, может, он и вправду проникся сопричастностью к борьбе византийских греков.

На следующий день весь Неаполь, включая торговок на базаре и грузчиков в порту, ходил ходуном от новости: молодой Караччоло расторг помолвку с византийской принцессой Зоей. Причину никто не знал. Болтали разное. Высказывались предположения, что Зоя не согласилась венчаться по католическому обряду, что она оказалась не девушкой, что не сошлись в размерах приданого. Рассказывали, что Зоя рыдала и хотела наложить на себя руки.


Еще от автора Николай Николаевич Спасский
Проклятие Гоголя

Политика создает историю, и политика же ее разрушает… и никого не щадит. Даже жизнь почившего гения может стать разменной монетой в этой игре с высокими ставками… Стремясь усилить свои позиции на мировой арене в разгар холодной войны, наша держава заигрывает с русской диаспорой на религиозной почве и готовит первый шаг к сближению – канонизацию Н. В. Гоголя. Советскому разведчику, много лет прожившему в Европе, поручено найти в Италии и уничтожить секретные свидетельства о жизни великого русского писателя.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.