Византиец - [21]

Странно было видеть голодающих при огромном изобилии продуктов. Вообще богатство русской природы ошарашило Н. Он не переставал думать: «Господи, если бы все эти невероятные ресурсы объединить с инициативой греков, нам не то что турки, нам и Рим с Венецией были бы не страшны». Продовольствие не только в избытке, но и очень дешево. Н. для себя отметил, что более десяти венецианских стайев[9] пшеницы можно было купить за один дукат. За тот же дукат покупались сотня кур или сорок уток. Коровьи и свиные туши санным путем в Москву доставляли на продажу тысячами. Других товаров тоже хватало. Но все это изобилие, к сожалению, сводилось на нет пьянством.

Пили русские по-черному. Вина они не знали. Собственно, им его и не из чего было готовить. Зато они варили особый крепчайший напиток из меда, добавляя туда листья хмеля. Выдержанный, этот напиток обладал свирепой убойной силой.

Поражало Н. и общее убожество жизни на фоне дикого холода и крайне короткого светлого времени дня, едва продолжавшегося шесть часов. Вот и получалось, что жизнь русских протекала таким образом: утром, примерно до полудня, они стояли на базарах, а потом отправлялись в трактиры есть и пить. И уж тогда напивались допьяна. После этого привлечь их к какому-нибудь иному делу оказывалось невозможным.

Н. застал в Москве пестрое сборище немецких и польских купцов, которые приезжали на зиму торговать пушнину. Покупали самые различные меха: соболей, лисиц, горностаев, белок, даже рысей. Через купцов он вскоре перезнакомился с иностранцами, постоянно жившими в Москве. Их оказалось не очень много. Фигура Делла Вольпе среди них явно выделялась.

Делла Вольпе уже порядком обрусел и по внешнему виду вполне мог сойти за богатого купца или боярского сына средней руки, если бы, конечно, не речь, потому что акцент оставался довольно сильный. По всему чувствовалось, что вичентинец устроился хорошо. Имел большой дом, богатое хозяйство, слуг. Что самое странное, Делла Вольпе был допущен ко двору великого князя. Он не просто отвечал за чеканку монеты, но и, судя по всему, выступал в качестве чуть ли не личного советника князя по всем вопросам, касающимся связей с заграницей.

Н. решил не спешить. Он передал свои рекомендательные письма, рассказал о встречах с сестрой, с племянниками, другими родственниками. Удовлетворить любопытство Делла Вольпе было трудно, он очень истосковался по новостям о своем родном городе. Много говорили о Венеции, о Риме, о войне с турками. Вечера зимние долгие, так что времени для задушевных разговоров хватало. Поначалу они общались больше на людях, с участием других купцов. Потом слово за слово беседы становились более доверительными. Встречались и в трактире за кубком медовухи, и в комнатах недалеко от Кремля, которые снял для себя Н. Чаще — дома у Делла Вольпе.

Постепенно Делла Вольпе стал догадываться, что этот странный итальянец греческого происхождения, успешно торговавший, но не купец, и к тому же, согласно молве, приближенный человек великого Виссариона, приехал в Москву не ради коммерции. Авантюрная жилка взыграла в Делла Вольпе. Он буквально завелся. Подкатывал к Н. по-разному — и пытался напоить, и подсовывал девиц, и организовал драку на улице. Н. не напивался, девицами воспользовался, в драку не ввязался — в незнакомом городе этого лучше избегать — убежал.

Н. не спешил. Уезжать из Москвы он собирался не раньше начала марта, так что у него в распоряжении имелся еще почти месяц. По очевидным причинам Н. не мог сам затронуть интересовавшую его тему. Ему хотелось, чтобы Делла Вольпе первым заговорил об этом. А еще лучше — понял без лишних слов.

Решающий разговор между ними состоялся в середине февраля. Стояли лютейшие морозы Они, как обычно, сидели у вичентинца дома, вдвоем в пустой горнице, на лавке, и пили. Причем оба весьма аккуратно. И, к тому времени освоил технику пития медовухи. Потому, хотя и нечеловеческим усилием воли, но держал себя и не пьянел.

Наконец монетчик решился.

— Ответь мне — для чего ты все-таки приехал в Москву? Ты же не купец, хотя у тебя получается неплохо. Если тебе удастся выгодно продать товар, который ты увезешь отсюда, деньжат у тебя прибавится. При всем том ты доверенный человек кардинала Виссариона. Да, ты мне рассказывал, что он сейчас находится в легкой опале, как бы не у дел. Но это временно. Папы приходят и уходят, а Виссарион остается. Он еще не старый. А ты — тем более. Ты молодой мужик. Уже сам оброс связями. Скажи, зачем тебе потребовалось тащиться к черту на кулички?

— Ты сам ответил.

— В каком смысле?

— Да очень просто. Виссарион действительно еще не старый, но и не молодой. Это уж точно. А я привык к определенной жизни. Правда, я в основном жил за кулисами. Однако последние десять лет — очень прилично. У меня водились деньги. Я вертелся в высоких сферах. Участвовал в принятии решений, от которых зависела судьба папского государства и всей Италии. Со смертью Виссариона этому придет конец. Поэтому, пока он жив, мне нужно шустрить, нужно думать.

Церковную карьеру начинать уже поздно. К тому же она у меня все равно не получится, хотя я и принял католичество. Святой престол перебежчиков особо не жалует. Безусловно, делаются исключения. Виссарион был именно таким исключением. Но на нем Святой престол, похоже, исчерпал свой запас гибкости и открытости. И не забывай, что Павел II — это не Евгений IV и уж, конечно, не Николай V.