Византиец - [19]

Наступила еще одна пауза, еще более длинная и неудобная. Виссарион уже понимал, что его помощник вышел на этот разговор хорошо подготовленным и, что неприятнее всего его поразило, с вызревшим намерением осуществить задуманное.

Жизнь перемалывает все. Виссариону слишком часто приходилось идти на компромиссы со Святым престолом. Поначалу он оправдывал себя необходимостью жертвовать во имя спасения родины. Потом слияние с латинством стало его второй натурой. А потом он несколько раз оказывался на расстоянии вытянутой руки, одного голоса от заветного престола Святого Петра. Такой опыт меняет людей. Может быть, в глубине души у Виссариона где-то и запрятались семена греческого патриотизма, которые при благоприятных условиях могли бы прорасти. Но сейчас эти зерна никак себя не обнаружили.

Кардинал Никейский как-то излагал группе приближенных свою теорию сохранения византийской цивилизации. Это случилось довольно давно, но Н. хорошо помнил слова учителя. Виссарион рассуждал о плавном вхождении православия в католицизм. Н. тогда показалось, что Виссарион высказывался больше на публику, в расчете на доносчиков. Чтобы лишний раз продемонстрировать, что у него нет никакой альтернативной восточной политики, отличной от официальной политики Святого престола.

Кардинал объяснял, что очень важно использовать силу византийской учености для укрепления католической церкви, спасать людей, разбросанных после разгрома Византии по всему Средиземноморью, собирать рукописи, делать переводы, учреждать кафедры греческого языка, открывать библиотеки, создавать в местах компактного проживания греческих эмигрантов греческие поселения под эгидой Святого престола. Выходило, что Виссарион излагал свои настоящие мысли.

Наконец кардинал прервал молчание.

— Я тебе скажу откровенно, мне не нравится эта идея. Ты знаешь, что всегда губило нас, греков? Непоследовательность. У нас никогда не хватало терпения держаться избранного курса достаточно долго, чтобы дождаться результатов. Мы начинали суетиться, метаться и в итоге проигрывали.

Наверное, надо признать, на нынешнем историческом этапе мы проиграли: Константинополь пал, Морея и Трапезунд тоже. Надежды на скорое освобождение родины нет. Но между тем я считал, считаю и буду считать единственно верной ту политику, которую проводил в течение всей жизни, — политику преодоления раскола и воссоединения церквей. Спасение и возрождение Византии — только в единении с латинской церковью, с Римом. С этой мыслью я жил. С этой мыслью я умру.

Пусть это произойдет не скоро, пусть через несколько поколений. Но это произойдет. Я в это свято верю. И мы должны готовиться к этому. Отдать сейчас Зою замуж за кого-то из русских князей, пусть даже за самого великого князя Иоанна, значило бы сойти с этого генерального направления. Повторяю, будущее возрождение Византии — в единении с Римом, а не с Московской Русью.

Но запретить тебе думать над этой идеей, пытаться сделать что-то для ее претворения в жизнь я не могу. Ты такой же грек, как и я. В этом отношении мы с тобой равны. К тому же я сейчас в опале, не могу гарантировать твое будущее, не могу дать тебе работу, к которой ты привык и которая тебе была бы интересна. (Все-таки Виссарион прежде всего оставался человеком власти, отметил для себя Н. Если бы кардинал удержался наверху, он разговаривал бы с Н. по-другому. Да и у самого Н. тогда, скорее всего, едва ли возникло бы настроение перечить великому Виссариону.) — Задумайся над тем, что я тебе сказал. А в целом — поступай как знаешь. Все равно у тебя ничего не получится.

— Благословите меня, ваше высокопреосвященство!

— Благословляют, когда есть конкретное дело. — В этом отказе тоже был весь Виссарион. — А сейчас есть только общие рассуждения о весьма сомнительной идее. Будет что-то конкретное — тогда и поговорим.

Виссарион завершил беседу, одновременно указав Н. на его место. Кардинал по-прежнему видел в Н. лишь секретаря. Не более того.

Однако Н. был уже не мальчик. Когда требовалось, он умел закрывать глаза на ощущение неловкости или неудобства. Умел поступать так, как считал правильным. Даже если это не устраивало кого-то из близких ему людей. Собственно, и близких людей у Н., кроме Виссариона, не осталось. Родители умерли давно, братьев и сестер у него не было. Женщин, так уж сложилось, он чаще покупал.

Тем не менее Н. получил от кардинала формальное разрешение. Это было важно, потому что в случае запрета ему пришлось бы выбирать между разрывом с Виссарионом и дорогой его сердцу идеей. А разрывать с Виссарионом Н. пока не хотелось. Так или иначе, Н. теперь мог вплотную заняться своим проектом, благо, служба у полуопального кардинала оставляла достаточно времени.

Виссарион же словно решил помочь Н., еще больше разгрузив его. Внешне после того памятного разговора кардинал не переменил отношения к Н. Однако он стал заметно реже привлекать своего ученика к деликатным поручениям, прежде отнимавшим немалую часть рабочего времени Н.

Так Н. начал собирать информацию о Москве. Он повесил карту Московского государства. Отыскивал людей, которые проезжали через Москву или через близлежащие земли. Нашел и прочитал все, что было написано о Москве. Постепенно определенная картина стала вырисовываться. Выяснилось, что в Москве существует маленькая европейская колония: купцы, толмачи, лекари, монетчики.