Виват, гардемарины! - [6]

Саша вздохнул (сколько можно есть!), зачерпнул полной ложкой икру и отправил в рот.

— Что новенького в Петербурге? — продолжала Марфа Ивановна. — Наследника-то видели? Здесь сплетники говорят, что наш Петр Федорович в бо-ольшом ущербе.

— Ма-арфа Ивановна, ма-атушка… — укоризненно протянул посланник.

— Но мы не верим, не верим, — тут же согласилась она с мужем.

— Спасибо. Все. Очень сыт! — категорично произнес Саша, приподнимаясь из-за стола. — Поверьте, у нас действительно неотложные дела.

— Ка-ак? — потрясенная Марфа Ивановна всплеснула руками. — А щи монастырские с грибочками да потрошками?

Она открыла супницу, из которой повалил соблазнительного запаха пар.

— Ма-атушка, в постный-то день, — укоризненно заметил граф.

— Ничего… Бог милостив, — мягко отозвалась жена.

— С потрошками — его любимое блюдо, — вдруг весело сказал Алеша, указывая на друга.

Саша от неожиданности плюхнулся на стул, с недоумением посмотрел на друга.

Марфа Ивановна была в полном восторге:

— Правда?

Она протянула Саше полную тарелку щей. Тот уставился на них обреченно.

Внезапно начали гулко бить напольные часы, и, вторя им, запели, застучали, защелкали прочие часы, большие и малые, — ими, казалось, были заполнены все комнаты.

— Я вынужден откланяться, господа, — сказал граф, вставая. — У меня сегодня почтовый день. Я должен подготовить письма к приезду кареты.

Алеша подался вперед. — Ваша светлость, — произнес он, поспешно вставая и чуть не опрокинув при этом бокал вина, — позвольте воспользоваться вашей почтой. У меня жена и сынишка в Петербурге.

— К вашим услугам, — с готовностью согласился Чернышев.

Граф и Алеша вышли из комнаты. В кабинете граф положил перед Алешей бумагу и очиненные перья.

— Пишите скорей.

К удивлению графа, Алеша не сел за стол, а вытянулся в струнку, щелкнул каблуками и четко, по-военному отрапортовал:

— Ваша светлость, у меня к вам поручение. — Он протянул ему пакет. — Тайная депеша от вице-канцлера Бестужева.

Граф серьезным и внимательным взглядом окинул Алешу и вскрыл пакет.

В опустевшей столовой Саша шагал из угла в угол, поглядывая на часы.

Дверь скрипнула, и в комнату вошли Марфа Ивановна и умытая, похорошевшая Анастасия. Плечи ее тоже украшал пуховый платок.

— Вот она у нас какая красавица! — любовно сказала Марфа Ивановна. — А не назовись она мне давеча, — обратилась Марфа Ивановна к Саше, — я б ее и не признала. И немудрено — десять лет не видела. — Она проницательно поглядела на молодых людей и добавила: — Ну вы тут побеседуйте, а я с кофием потороплю. — И вышла.

Саша и Анастасия обнялись.

— Все хорошо, голубчик Сашенька! — радостно прошептала Анастасия. — Марфа Ивановна — добрейшая женщина. Она обещала мне кров и защиту. Только как без тебя будет тоскливо!..

— Я непременно заеду к тебе на обратном пути из Цербста.

За окном запел почтовый рожок, послышались голоса, торопливые шаги, захлопали двери. Саша и Анастасия отпрянули друг от друга.

В комнату вошли Алеша и граф Чернышев.

— Пора! — бросил Алеша, направляясь к выходу.

Саша последовал за ним.

Марфа Ивановна ласково обняла Анастасию, словно удерживая ее, не давая броситься вслед за Сашей.

Друзья сели в карету и отъехали от здания русской миссии, где в окошке маячило печальное лицо Анастасии.

Лес. Красногрудый снегирь плюхнулся на ветку. Искрящийся иней посыпался на меховую шапку Никиты, на поднятое вверх лицо.

— О-го-го! — закричал он радостно, бросил на едва запорошенную снегом землю огромные варежки из красной лисицы и стал собирать в горсть подтаявший снег.

— Ну словно дите малое! — ворчал Гаврила, с вниманием рассматривая отвалившуюся от кареты дверцу. — Эх, Никита Григорьевич, когда же наука вас образумит? Все бы с дружками колобродить! У меня только латынь здесь оседать стала, — он ткнул себя пальцем в затылок, — и опять все бросили, мчимся куда-то.

— Гаври-ила! Внимай! Цитирую! — заорал весело Никита. — Ум, хорошо устроенный, дороже, чем…

Он с силой пустил снежок в спину Гавриле. Тот от неожиданности подпрыгнул и проорал в ответ:

— …Ум, хорошо наполненный!

От ужаса всполошенно застрекотали сороки.

Никита смел иней с ресниц и замер — по другую сторону поляны, освещенные ярким солнцем, застыли три всадника.

Никита помотал головой, но видение не исчезло, а приобрело черты реальности — три всадника, медленно преодолевая пространство, приближались к карете.

— Батюшки! — ахнул Гаврила. — Ведь предупреждали нас, что в здешних лесах пошаливают! Князь, где ваша шпага? — Он полез в накренившуюся карету.

Меж тем всадники приблизились, с любопытством рассматривая возмутителей спокойствия. Двое из них были военными, а тот, что помоложе, облачен в изящный охотничий костюм. Он в упор с радостным изумлением рассматривал Никиту.

Никита снял шапку и поклонился.

Вежливый кивок был ответом. По велению еле приметного жеста двое военных соскочили на землю и направились к карете.

— Стой, нехристи! Стр-релять буду! — зарычал Гаврила и замахнулся шпагой, словно дубиной.

Юноша звонко расхохотался, легко соскочил с коня. Из-под башлыка выбились пушистые волосы.

— Не бойтесь, господа! Мы не разбойники. Фриц и Густав помогут вам.