Витя Коробков - пионер, партизан - [7]

— Ну, что? — тяжело дыша, спрашивает он. — Видел их?

— Видел. За Митридатом в балке лежат. Как бы они к нашему складу не подобрались.

— Бежим. Я тут давно. Во все глаза смотрел — здесь не проходили.

— Погоди, Славка. Слушай план, — Витя заговорщически наклоняется к Славке. — Они нас ждут отсюда, с моря, а мы через кладбище ударим, с другой стороны. Там лес, виноградники, подползем — и не заметят!

Славка долго не раздумывает:

— Бежим, — возбужденно шепчет он и уже на ходу кричит: — Там сабли достанем, и пистолеты там спрятаны!

Старое кладбище — самое таинственное место в городе. Здесь стоит неподвижная прохладная тишина. Много зелени, много памятников.

Ребята, озираясь, входят в литые чугунные ворота, крадучись пробираются тропками мимо каменных могильных плит.

— Стоп! — дергает друга за руку Славка. — Тут оружие. — Он шарит в кустах, достает две кривые деревянные сабли, — Держи!

Пока Славка разыскивает «пистолеты», Витя всматривается в надгробный камень. На нем высечена надпись:

«Здесь похоронена Пономарева Дуся, боец Феодосийского партизанского отряда, зверски убитая белобандитами у деревни. Дальние Камыши в 1919 году».

— Славка, смотри: это могила Дуси Пономаревой. Ее казаки убили.

— Ого! — приглушенно восклицает Славка. — Я еще не то знаю!

— А что?

— А вот идем.

Они, пригибаясь, двигаются вдоль стены из ракушечника.

— Здесь, — останавливается Славка.

В стену вделана бронзовая плитка. На ней выгравировано:

«В 1919 году у стены кладбища белыми были расстреляны захваченные ими большевики, красноармейцы и партизаны».

— Я бы удрал, — сверкнул зелеными глазами Славка. — Через стену, по-за могилами, да и в горы!

— Не хвастай, Славка! — оборвал его Витя. — Удрал… Руки-то у них, наверно, связаны были.

Они долго стоят, всматриваясь в полустертые буквы на врезанной в ракушечник пластинке, позабыв, зачем пришли на кладбище.

— А я, кажется, одного из них знаю, — говорит вдруг Славка.

— Что? — не понял Витя.

— Знаю, говорю, одного из них.

— Они же умерли, что ты!

— Ну, эти умерли, а я про другого говорю. Тоже комиссар. В гражданскую тут, в Крыму, воевал. Мне про него тетка рассказывала. Да он и сам к нам заходил.

— Да ну?

— Право слово.

— Дай честное пионерское!

— Честное пионерское! Говорят, — продолжает Славка, — у комиссаров этих беляки все допытывались, чтоб они военную тайну выдали. А они молчали и ничего не выдали. Их каленым железом пытали. А они все равно не выдали… Я бы тоже не выдал, — добавил он неожиданно.

— И я, — сказал Витя.

— У них клятва, наверно, была тайну хранить; потому они так твердо стояли, — решил Славка. — Без клятвы трудно, когда пытают.

Ребята снова несколько мгновений молчат, задумавшись. Тишина, безлюдье, ощущение, что они близко соприкоснулись с трудным, но славным прошлым своего города, своей страны, — все это глубоко взволновало их. Витя порывисто повернулся к другу:

— Славка, давай и мы!

— Чего?

— Поклянемся никогда не трусить, всегда дружить и выручать товарища из беды. И не сдаваться врагу никогда, ни за что — как эти большевики и комиссары. Клянешься?

— Клянусь, — тихо и торжественно произнес Славка, и в груди у него похолодело.

— Давай руку, — так же тихо и строго оказал Витя. Мальчики взялись за руки и подняли их вверх. Так стояли они с минуту, вытянувшись, устремив глаза на тускло поблескивающую табличку.

…Выскочив на вершину горы, Витя и Славка тотчас увидели «противника». Их одноклассник Аркашка Мирханов лежал в неглубоком рву с пулеметом, сделанным из трещотки. Рядом двоюродный братишка Вити — Шурик Воробьев храбро размахивал деревянной саблей.

— Ложись, — прошептал Витя. — Они не видят. Ползем по-пластунски!

Ползли долго, царапая лицо, руки, босые ноги. Когда до «противника» оставалось шагов двадцать, вскочили и с криком «ура» кинулись в ров.

— Сдавайтесь! Клади оружие!

В один миг отобрали пулемет у растерявшегося Аркашки. Шурик отдал саблю сам.

— Это не по правилам, не по правилам! — вопил разгоряченный Аркашка. — Мы ждем вас с моря! Я не согласен так играть. Давайте обратно пулемет!

— Ишь ты! Это трофей, — возмутился Витя. — И не кричи. Все было как надо. Мы не виноваты, что вы наблюдателя не выставили, сидели тут, ворон считали.

— Не дам! — крикнул запальчиво Аркашка и схватился за «пулемет».

Славка потянул трофей к себе, что-то треснуло, и одна половина пулемета оказалась в руках Славки, другая — у Аркашки. Оба полетели на землю.

— Ах так, ломать! — Аркашка вскочил разъяренный и изо всех сил швырнул палкой в Славку. Но удар пришелся по Вите — он заслонил еще не поднявшегося с земли друга.

Витя сжал кулаки:

— Лежачего бить?!

Он бросился за Аркашкой, но тот уже удирал со всех ног — только песок брызгал из-под проворных пяток. Витя остановился, сунул в рот два пальца, пронзительно засвистел.

— Погоди, Коробчик, поймаю тебя на узенькой тропиночке, — грозился Аркашка издалека, размазывая слезы на щеках.

— Не пугай, Не страшно, Аркашка-таракашка! — насмешливо откликнулся Витя. И, обернувшись к Славке, оказал: — Правда наша. Забирай трофей, пошли.

МАТРОС НАЗУКИН, ГЕРОЙ

Весь август стояла немыслимая жара. Листья на деревьях пожелтели и свернулись. Асфальт на набережной расплавлялся так, что по нему невозможно было пройти, не оставив отпечатков. Только в море люди спасались от нестерпимого зноя.