Витя Коробков - пионер, партизан - [25]

— Немцы? — метнулась на кровати мать.

— Лежи, лежи, мама! — бросился к ней Витя. Из соседней комнаты вышел отец, стал у изголовья постели.

Сухо щелкнула автоматная очередь, одна, другая. Загрохотали вползающие в улицы танки, затрещали мотоциклы. Витя упал на колени, стиснул уши руками и уткнулся в подушку, мокрую от слез матери. В город вступил враг.

…Уже рассвело, но никто не выходил из дому. Впервые за многие годы отец не пошел на работу: ее не было. Он чувствовал себя плохо и не поднимался с дивана, на котором провел ночь.

Осторожно приоткрыв ставню, Витя глянул в окно. На перекрестке с автоматом на груди торчал часовой. Мимо него с шумом проносились мотоциклы. Лязгая гусеницами, из переулка вылез танк и остановился у газетного киоска. Медленно повернулась его угловатая башня, поднялся длинный ствол орудия, и темное жерло уставилось, как показалось Вите, прямо в окно, у которого он стоял. Витя прикрыл ставню и отошел.

Он не мог представить себе, как теперь будет жить и чем заниматься. Для тех, кто постарше, все ясно. Они ушли в армию и сражаются с врагом. А что делать ему? И что предпринять, если вот сейчас в дом войдут гитлеровцы? Как вести себя?

В дверь постучали. Вбежала соседка, растрепанная, в слезах: гитлеровцы ходят по квартирам, ищут красноармейцев и коммунистов. Пойманных расстреливают на месте. «Так вот почему слышны выстрелы», — подумал Витя.

— Ты бы хоть галстук-то снял! — всхлипнула женщина. — Не дай бог, зайдут эти изверги. Ведь не поглядят, что дите!

Витя схватился за грудь. Он забыл, что на нем пионерский галстук. Как надел его вчера, так и не снимал. Машинально поднял руку к узелку и стал его торопливо развязывать… Но пальцы не слушались. Нет, он не может снять сейчас галстук… не имеет права…

— Нет, я не могу, — сказал он тихо. — Уж раз надел, пусть будет, как есть.

Он так и не снял галстука, только повыше подтянул молнию на курточке. На другой день, одеваясь, снова повязал галстук; мать взглянула с тревогой и болью, но промолчала.

Три дня, уступая просьбам матери, Витя сидел дома. Он не знал, чем занять себя. За что ни брался, все казалось ненужным, никчемным. В городе хозяйничают враги. Фашисты расхаживают по улицам — по нашим улицам; устанавливают свои «порядки». Разве можно мириться с этим?

Витя не сомневался, что гитлеровцев скоро выгонят. Ведь и раньше были войны, враг вторгался на нашу землю. И его били, да как еще били! И этих побьют! Но как же трудно ждать, да еще сидеть сложа, руки! Витя захотел припомнить те походы и битвы, в которых русский народ побеждал врагов. Он взял с этажерки несколько учебников по истории. И чем дальше читал, тем все больше прояснялось его лицо. Он схватил альбом, открыл на чистом листе и стал торопливо рисовать.

Прошло больше часа. Не слыша сына, мать позвала его.

— Я здесь, мама, — откликнулся Витя. — Посмотри, что нарисовал, — он подошел к кровати с развернутым альбомом в руках. — Это Александр Невский бьется с немецкими псами-рыцарями. Псы-рыцари! Как это метко сказано, мама. И сейчас эти лезут… Настоящие псы.

— Что-то будет, сынок, — вздохнула мать.

— Ничего, мама, ты успокойся, — присел Витя на кровать. — Вот увидишь, все равно их выгонят. Вспомни, сколько их было! Давай посчитаем: псы-рыцари — разбили их, в озере потопили; Мамай, хан татарский, — прогнали; Наполеон Москву взял, а потом едва ноги унес. А в гражданскую войну? Четырнадцать государств! И ничего, справились.

Так успокаивал он мать, а больше самого себя. Отец прислушивался к разговору и молчал, Витя понимал, что ему еще тяжелее. Он взрослый, с него и спрос больше.

На четвертый день Витя не выдержал. Его потянуло на улицу. Надо же знать, что там делается.

— Я ненадолго, мамочка! — умолял он. — Только к Шурику сбегаю.

— Галстук-то сними, — попросила мать.

— Ну, мамочка, зачем же. Я его вот так! — он затянул доверху застежку, пригладил бугорок, вздувшийся над узелком галстука. — Никто и не заметит.

Накинув на плечи тужурку, вышел на улицу. Первое, что бросилось в глаза, был стоявший на перекрестке немецкий солдат, тот самый, а может быть, очень похожий на того, которого он видел тогда в окно.

Витя обошел постового и повернул к набережной. На углу улицы Ленина его остановили:

— Хальт!

Витя вздрогнул, как от удара, и отошел в сторону. Прислонившись к забору, огляделся. По тротуару, выставив вперед автомат, прохаживался гитлеровец. Сейчас он двигался прямо на Витю. По мере того как фашист приближался, Витя отходил. Медленно, следя за тем, как гитлеровец меряет тротуар ровными заученными шагами, пятился назад. Потом ему показалось унизительным отступать перед врагом, и он остановился. Солдат скользнул по нему желтыми глазами и таким же размеренным шагом пошел обратно. Витя двинулся за ним. Пройдя положенное число шагов, немец повернулся и, заметив Витю, грозно вскинул автомат. — Цурюк! — заорал он.

Витя отскочил назад. «Вот гадина, — со слезами подумал он. — Ходит тут, как у себя дома». Он медленно побрел вдоль забора.

Улицы были пустынны. Люди появлялись украдкой и шли, прижимаясь к домам, стараясь остаться незамеченными. Гитлеровцы маршировали по мостовым с таким видом, словно, кроме них, никого не было на свете. Проносились мимо грузовые машины с солдатами, горланившими песни.