Виттория Аккоромбона - [7]

— Это же противоестественно! — воскликнула мать. — Дитя, только твоя испорченная фантазия — источник твоего страха, а не сама любовь, которая, как все живое, освящена божескими и человеческими законами.

— Я понимаю, — возразила дочь, — веление Бога и природы, я чту этот закон и принимаю его неизбежность — но почему я должна подчиняться ему, а не отступать, как многие священники, монахини, святые?

— И ты хочешь заживо похоронить себя в монастыре, ты, мое жизнерадостное дитя?!

— Нет, мама, — воскликнула Виттория, — лучше умереть! Я уважаю брак; ведь ты, прекрасная Юлия, стала матерью, матерью многих детей; именно тебе я обязана тем, что пришла в этот радостный мир. Может быть, время и опыт еще изменят мои мысли. Ты считаешь, что муж должен стоять выше жены. Однако я еще не видела никого, кто хоть немного мог бы сравниться с тобой. Своего отца я не знала и не могу представить его себе; но если суждено подчиниться общему закону, то мне кажется, что лучшего избранника, чем Камилло, не найти; к тому, что он ниже меня, я отношусь спокойно.

— Я еще долго буду размышлять о нашем разговоре. От того, что составляет основу всей прелести жизни, поэзии и искусства, — от этого ты хочешь отказаться и в то же время продолжаешь восхищаться живописью и поэзией, умеешь оценить красоту человека, как же ты со своими противоестественными понятиями будешь жить среди людей?

— Твердостью и решительностью можно всего добиться, — бодро ответила дочь. — Еще вчера я прочла прекрасную книгу Туллии д’Арагон{27} «О бесконечности любви», — видишь, эта знаменитая женщина никогда не выходила замуж, а между тем весь свет обожествлял ее и прославлял в портретах. Великий Бембо, прекрасный поэт Бернардо Тассо{28} и многие другие знаменитые люди преклонялись перед нею.

— Дитя! Дитя! — горько вздохнула мать. — Куда уносят тебя мечты? Эта женщина, какой бы красивой и талантливой она ни была, не может сравниться в добродетели и величии с Колонной{29} и другими поэтессами — верными и добрыми супругами. Ты ведь знаешь, что Туллия была известна и любима еще и за свой легкомысленный нрав, и платоническая ее любовь, должно быть, не раз опускалась до земной. Ты красива, а упрямство может привести тебя к тому, что вместо супруги ты станешь наложницей.

Виттория приложила палец к губам матери и сказала:

— Довольно! Довольно! Мало ли что говорит свет о замечательных женщинах. Я думаю, что Туллия вела прекрасную, чистую жизнь, привлекая к себе самых благородных из тех ученых, князей и поэтов, которые были у ее ног. Разве суровый, педантичный ортодокс, старый Сперон Спероне{30} не написал собственный диалог о любви, где она выступает в главной роли, и разве его не ценил сам великий Бернардо Тассо? Этот прекрасный поэт тоже никогда не отрицал, что Туллия была его богиней.

— Не забывай, что мрачный Спероне тогда был моложе и что в более позднем диалоге он отказался от юношеских заблуждений.

— Тем хуже для него! — воскликнула девушка. — Мы никогда не должны отказываться от того, что однажды было свойственно нашему духу. Кто не верен сам себе, тот никому не может быть верен. Кто предает себя, предаст и божественное. Отрекшийся, разумеется, прикрывается унылыми жесткими правилами сухой морали и неправильно понятой религии.

— Мы совсем забыли о Камилло, — напомнила мать, вставая. Она направилась в каморку для челяди, чувствуя, что этот разговор перевернул всю ее жизнь — он совершенно изменил ее мнение о дочери. Кто мог ожидать такой строгости мысли от только расцветшего ребенка, и не было ли поэтическое легкомыслие, беззащитность прекрасного создания, детское озорство — столь же умыслом, сколь и проявлением темперамента? Теперь ее беспокоило, что самые мрачные предположения могут оправдаться. «Разве мы не балансируем постоянно, — говорила она себе, — на грани безумия? Работа, обязанности, шутки и молитва ежеминутно должны отвлекать нас, чтобы мы не сорвались в вечно разверстую бездну, как Виттория несколько дней назад в водопад».

Поскольку Фламинио не было дома, Юлия послала Урсулу, старую няню, к пастору узнать, не заболел ли Камилло Маттеи. Он все еще не давал о себе знать. Болтливая старушка рада была завязать новое знакомство в маленьком городке, где у нее было мало собеседниц. Она привела в порядок свою одежду, накинула белый платок и направилась в небольшой домик священника. Старик неприветливо встретил незнакомую посетительницу, которая тотчас же передала добрые пожелания от своих господ и осведомилась, почему молодой Маттеи не удостоил их своим посещением, чтобы принять сердечные изъявления благодарности всей семьи.

— Садитесь, почтенная, — промолвил священник, — отдохните; болтовня, должно быть, очень утомила вас. Мой племянник, утешь его Господь, болен. Молодая резвая госпожа, как я слышал, отделалась только синяком. Так всегда бывает со знатными и богатыми — мы, нищее отребье, за все платим сполна. Вода не повредила моему озорнику, но во время прыжка он так сильно ударился об острые камни, что спина, ребра, бедра — все сплошной синяк. Он весь в шишках и кровоподтеках, синий, как дамасская сталь. Вы ведь знаете, наверное, что камни не так мягки, как вода?