Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [28]
30 октября. В "Комсомолке" выступление Семичастного, обрывки из которого вчера до меня долетали, о Пастернаке и его романе "Доктор Живаго": "и в хорошем стаде заводится паршивая овца", "выступил со своим клеветническим так называемым произведением", "свинья не сделает того, что он сделал". Романа я, конечно, не читал, да и кто читал, ведь его у нас нет. И все равно можно ли так обращаться с советским писателем, не враг же он… На весь мир так оскорблять…
15 ноября. Появились сразу две книжечки, выпущенные областным Домом народного творчества: "Вершы паэтаў Віцебшчыны" (1957) и "Вершы аб родным краі" (1958). Есть в них и я, и Короткевич.
1959
2 января. Год начинается хорошими вестями. В издательском плане две мои книжки: "Волшебный луг" перенесен из прошлого плана, и, по словам Рема, "крепкая позиция" у "Весенней сказки".
7 января. Из "Литгазеты" в декабре был довольно приятный ответ: "с большим интересом прочитали… вы - способный человек, хорошо чувствующий законы поэзии, наблюдательный, в стихах есть очень удачные - поэтичные, свежие строки…", приведены строфы: "Он вонзается иглой, зашивая понемногу это место, где дорога разрывается рекой"… ("Паром"); "Здесь начинаются разлуки, и счастье сходит с поездов"… ("Вокзал"); "Пусть, как солнце, веселье льется - лишней радости нет на земле"… ("Слушая Моцарта")… Так что же мешает напечатать?.. Приводятся примеры неточно выраженной мысли, отдельные слова, которые легко исправить - и все. А выводы: "свяжитесь с местным отделением Союза писателей"… Но в Витебске его нет…
2 марта. Распрощался с Краснобригадной и живу на улице Кутузова… Часто приходит Эм… Приезжал, хотел осесть в Витебске Валя Кацман, он работает где-то в сельской школе под Калугой. Когда-то закончил электротехникум и Пинске, и его готовы были взять преподавателем в Витебский техникум связи. Пошел в горком, чтобы приняли на партийный учет. И там услыхал: "У нас есть свои Кацманы"… Валя пожил у меня и уехал ни с чем. А я, конечно, не мог для него ничего сделать…
17 апреля. "Наровля Гомельской области, Рокоссовского, 4, Давиду Симановичу. Вторник двадцать первого три часа дня секция поэзии будет обсуждать ваши стихи, просим прибыть на секцию. Шамякин", Мама переслала телеграмму в Крынки,., И снова было "Шамякин-мама"…
21 апреля. Приехал в Минск и утром зашел к Науму Кислику, Он сказал мне, что на секции предвидится "схватка" и назвал несколько фамилий тех, кто ее обязательно затеет. О том, что это готовится, мне рассказал и Алесь Махнач, драматург, защитник Брестской крепости, честный человек, с которым у нас сложились добрые отношения. По рассказу Махнача, накануне в ресторане "Беларусь" собрались и что-то отмечали за одним столиком Калачинский, Гаврусев, Макаль и Гилевич. Махнач сидел по соседству, куда долетали их голоса, обрывки разговора, громкие реплики, из которых он легко уловил суть. Говорили обо мне, о том, что нельзя допустить моей рекомендации в Союз писателей… Особенно зло высказывался Калачинский: мол, в Союзе писателей столько-то евреев… Это столько-то процентов, слишком много от общего числа. Хватит! Не позволим увеличивать!.. В общем, по словам Алеся, это был обыкновенный антисемитский разговор с выводами…
На секции первым выступил Гаврусев. Он сделал что-то вроде доклада. В издательстве, где вот-вот должна выйти моя первая книга, он у кого-то раздобыл стихи, которые при работе над рукописью мы с моим редактором Ремом Никифоровичем отбросили, а я их не забрал… Построив свой "анализ" на этих моих строках (в большинстве своем из школьных тетрадей), Гаврусев сделал вывод, что "слабая книга выходит, благодаря попустительству работников издательства", с помощью моих друзей, которые хотят "протянуть" очередного "своего"… Тут же поднялся Никифорович и высказался о недостойном методе. Гилевич почему-то "ругнул" "Весеннюю сказку", о которой в студенческие времена очень хорошо отзывался… Но тут встал прекрасный полемист, критик Григорий Березкин. И, цитируя наизусть строки, опубликованные еще в "Новом мире", не оставил камня на камне от предыдущих разглагольствований Гаврусева и Гилевича. В разгар баталии в зальчик писательского дома вошли Иван Шамякин и Петрусь Бровка. Еще успели что-то злое сказать Калачинский и Макаль… А дорогой мой защитник Анатоль Велюгин предложил принять меня в Союз уже за одно только стихотворение "Откуда приходят сумерки", прочел его наизусть, поговорил о моих стихах для детей и сказал, что тут же дает мне рекомендацию…
Петр Устинович вдруг поднялся и сказал: "а что это все говорят, говорят, а самого автора и его стихов не слышно. Давайте мы послушаем, дадим слово "подсудимому".
Я прочел стихи и фрагмент из драматической поэмы "Яков Свердлов". И снова инициативу перехватил Бровка: "Хорошие стихи!.. Перед нами выступал настоящий поэт, которому давно уже место (он сказал "мейсца") в Союзе писателей!.. Давайте голосовать…" Поднялся добрый лес рук… "Кто против?" - спросил! Бровка… Поднялось четыре руки… Так была сорвана эта антисемитская "операция". Как хорошо, что в разгар баталии вошли и прервали ее Петрусь Бровка и Иван Шамякин! Как хорошо, что со мной рядом (и за меня!) оказались такие разные, но одинаково честные и преданные литературе, а не черносотенным идеям - поэты Пимен Панченко, Анатоль Велюгин, Наум Кислик, критик Григорий Березкин, драматург Алесь Махнач, который специально пришел на секцию поэзии, ну и, конечно, мой друг и редактор Ванкарем Никифорович…
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.