Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [135]

17 января. Первые Шагаловские чтения, которые я подготовил и провел. Прочел, как обращение к потомкам, мой перевод "Письма" Шагала. И своим чередом пошли доклады, между которыми я вставлял "Поэтический венок Шагалу".

18 января. Рано утром узнали о ракетах на Израиль. И с этого, с разговора об этом начался третий день, когда я пришел "забирать" Быкова и Бородулина. "Как там твоя Лена?" – спросил Василь. "Дай Божа, каб у тваёй вавёрачкі ўсё было добра", - сказал Рыгор… Пешком по городу на телестудию. Пятидесятиминутную беседу - запись с Василем - вел Рем: о времени, о возвращенных именах, о Короткевиче и Шагале, о дорогом ему городе.

30 января. Письмо от Лены, фото. У древней, как горе, Стены иудейского плача вдвоем в человеческом море стоите вы, грусти не пряча. А где-то за вами бушуют Истории волны, и плещут кроваво великие беды и войны. Но вы на тревожном просторе постойте, надежды не пряча, у древней, как горе, Стены иудейского плача.

8 февраля. И был мой звездный час средь яростных светил. И сам Шагал, лучась, меня благословил. В эфире "Двина" – о Шагаловских днях.

14 февраля. Встретил Володю Вольнова, и он просто затащил меня к себе в мастерскую, показывал то, что привез с Севера, из Архангельской области: предметы быта, фото в рамочках, даже иконки. Я смотрел и думал: совсем не знаю еврейского прошлого, быта, и так мало писал о еврействе и еврейском, утешал себя тем, что ведь не прозу пишу, в которой все это могло быть.

25 февраля. В Минске, в издательстве "Маст. літ.". С Наташей Семашкевич. Хорошее предисловие написал Рыгор - назвал моей строкой "Радость молнии". Может, когда-нибудь так назовут книгу стихов. А пока - Рыгор Бородулин: "Мировая и отечественная практика показала, что поэтом остается при любых обстоятельствах только тот, кто им родился. Но откуда появился удивленный и влюбленный в жизнь поэт Давид Симанович, не с иной же планеты?… Всю поэзию Давида Симановича можно назвать, цитируя его же самого, радостью молнии. Молния, ослепляя, сама не слепнет, все видит, вырывая из тьмы забытья се самое важное, из чего состоит жизнь – mater dolorosa поэзии".

27 февраля. Московская "Еврейская газета": беседа со мной Виктории Гробман (запись на съезде в январе).

5 марта. Переставляю книги, уношу по-прежнему много в "бук", деньги – на новые книги и в семейный бюджет.

9 марта. Поэзия, не оставляй меня, как многих на земле ужe оставила. Ты сделай исключение из правила и не гаси душевного огня.

26 апреля. На стадионе "Динамо" - митинг-реквием, посвященный Чернобылю, 5 лет. На фоне многочисленных речей - мое выступление: "Прощайте, Карповичи…", "Были тридцатые, сороковые…", "А в чем я виноват…". Мэр Федорчук: "Ты настоящий поэт-патриот!"…

28 апреля. Рывкин: умерла Лидия Обухова, когда-то она училась в 10-й витебской школе и потому считается землячкой… Когда она собирала материалы для книги "Витьбичи", Миша был к ней "прикомандирован", и потому что сам этого хотел, все ей подбирал, рассказывал, помогал. Я с ней несколько раз говорил, дал ей трибуну на телевидении.

6 мая. Секретарша Федорчука: "Срочно приходите с Гвоздиковым". Оказалось, будут билеты Москва-Париж и обратно (8-13), завтра надо в Минск, нам в основном быть "телохранителями" Федорчука.

8 мая. Полет. Стюардессы. Коньяк… Встретил представителя БССР в ЮНЕСКО. Виктор Колбасин. Через Париж - и уже издалека Эйфелева башня. Выбор самой дешевой гостиницы. Звоню Борису Заборову. "Ты где?" - "Я не один, нас четверо" – "Сейчас приеду, в мой "Вольво" влезете". С Борисом по Парижу. Потом к сентатору, одному из тех, кто готов помочь в наших делах, один из влиятельных людей в еврейской общине, его звонок в Ниццу, но там выходные дни до 13… и эти 1000 км нам "форсировать" не удастся.

9 мая. На 15 часов назначена встреча с ген. секретарем Союза солидарности евреев в ЮНЕСКО… А до того – набережная Сены. Пробежался далеко по ней. Федорчук посидел на скамеечке, а я - к книжным лоткам, искал открытки (а вдруг) старого Витебска. Постояли у маленького теплоходика "Ресторан у Давида". На мостах и у памятников. В ЮНЕСКО вручали Колбасину для передачи родным Шагала наши сувениры и копию будущего памятника работы Гвоздикова. Колбасин повез нас в Сен-Женевьев-де-Буа. Русское кладбище под Парижем. Могила Бунина, незабудки. Могила Виктора Некрасов, розовый куст. В чужой могиле похоронен Александр Галич: "Блаженны изгнани правды ради". Андрей Тарковский - еще свежая могила… Вечером - красное вино в честь Победы. Девятого мая в центре Парижа страдал молодой соловей. Нас поднимая выше и выше, Эйфель шептал: "Скорей!" Тянулись к нам, как цепь золотая, как прожитой жизни дни, Нотр-Дам и Сена ночная, Елисейских полей огни. И мы тянулись к ним через время, через трагедий вал в горнило улиц, где вместе со всеми бродил молодой Шагал.

11 мая. Рано утром глянул в окно - светится Эйфелева башня. "Она на месте, - сказал я Саше, - значит, все в порядке - мы в Париже…" Борис встретил у метро. Дом-мастерская на участке, который получен по распоряжению самого Жака Ширака, он был на выставке, понравилось, спросил: "В чем нуждается русский художник?.." На вопрос Федорчука: "А где картины, почему их нет в мастерской?" Ирина, которую я знаю давно (она дочь поэта Бориса Корнилова, журналист, теперь в "Рус. мысли"): "Грош цена в Париже художнику, если картины не купили-унесли прямо с выставки". У Бориса в ближайшее время две выставки в Париже. Он с Федорчуком тут же во дворике готовили шашлыки. На прощанье я даже прослезился. "Что ты, - сказал Борис, - мы с тобой еще увидимся". Вечером с Сашей вдвоем на Монпарнасе. Ротонда. Роденовский памятник Бальзаку. Кулек каштанов. Ели, гуляли… И по альбомчику Сальвадора Дали (по 39 фр.). В гостинице пили дешевое красное вино вместе с Федорчуком и С. Наумчиком.