Витающие в облаках - [86]

Вспомнив о Марте, я тут же почувствовала себя ужасно виноватой перед Терри. По кухонным часам Филиппы было четверть второго. Терри наверняка уже проснулась (хотя кто ее знает) и гадает, не сбежал ли Хэнк, он же Малыш, в самоволку.

Профессор тем временем объяснял правила игры.

— Берутся три слова, и вы должны составить из них предложение. Например, «рыба», — он учтиво поклонился в сторону останков лосося, — «стол» и… дайте подумать… «эритрофобия».

— Эритрофобия? — неуверенно повторила миссис Макбет.

— Страх покраснеть, — объявила Филиппа.

— Я не знала про такое, — сказала Мейзи.

— То есть… — с сомнением произнесла Шейла Оззер, — «у лосося на столе была эритрофобия». Так?

— Совершенно верно! — с жаром воскликнул профессор Кузенс.

— Дурацкая игра, — заметила Люси Оззер.

— Прекратите немедленно! — надулась Шерон, но никто не обратил внимания.

— Еще раз, — потребовала миссис Маккью.

— Ну… «кошка», — сказал профессор Кузенс, завидев Гонерилью, которая как раз проникла на кухню, — «свекла» и… «казу».

— Да, это посложнее, — признала Филиппа, но тут миссис Макбет тихо, испуганно вскрикнула: Гонерилья вскочила на стол и положила перед ней обмякший трупик Макпушкина.

— Ёлки-моталки и святые угодники! — воскликнула миссис Макбет.

Последовало несколько драматических минут — Мейзи пыталась делать хомяку искусственное дыхание, миссис Маккью достала флакончик нюхательных солей и так далее, но в конце концов нам пришлось констатировать смерть несчастного создания.

— Их надолго не хватает, — вздохнула Филиппа. — Они еще хуже леммингов.

Мейзи стойко пережила внезапную кончину последнего из Макпушкиных и уже начала объяснять профессору сложное устройство хомячьего рая, который представляет собой подразделение рая для грызунов (довольно густонаселенное благодаря хотя бы усилиям семьи Маккью), который сам, в свою очередь, является подразделением рая для мелких млекопитающих и так далее.

— А этот рай для хомяков, — осведомился профессор, рассеянно поглаживая покрытое шелковистым мехом маленькое тельце, — в нем тоже есть подразделения? Для сибирских хомяков, золотистых, карликовых и так далее?

— Карликовых? — тихо переспросила миссис Макбет, но профессор уже ринулся с головой в очередную игру.

— Нужно взять слово из пяти букв, — сияя улыбкой, объяснял он, — например, «роман». Тот, который книга, а не тот, который человек.

— Какой человек? — спросила Шейла.

— Ну, любой человек. Любой человек по имени Роман. Нужно назвать по одному слову из пяти категорий — город, реку, цветок, писателя и композитора — на каждую из пяти букв. Например, на букву «н» будут Ноттингем, Нил, настурция, Набоков и… погодите… какой есть композитор на букву «н»?

— Луиджи Ноно, — сказала Филиппа.

— Кто?

— Он написал «Il canto sospeso», — сказала Филиппа, — лаконичную, довольно загадочную работу, в пятьдесят пятом году, а затем — «Intolleranza» в шестидесятом. Спорная фигура, интересовался социальными вопросами, находился под влиянием Веберна.

— А может, Айвор Новелло подойдет? — спросила миссис Маккью.

— Да, это гораздо лучше, — согласился профессор Кузенс. — Ну хорошо, давайте возьмем другое слово из пяти букв, например… «балет». Эффи — вас ведь Эффи зовут, верно?

Я кивнула.

— Хотите начать?

— Я?

— Начинайте с буквы «б», — подбодрил меня он.

— Почему не с «а»? — удивилась миссис Маккью.

Я вздохнула:

— Б…

— Город, река, цветок, писатель, композитор, — подталкивал меня профессор Кузенс.

— Бирмингем, бальзамин, Бартельми, Берлиоз.

— Вы пропустили реку, — сказала дочь Оззера.

Мы стали вспоминать реку на букву «б», но не успели — профессор ахнул:

— «Герцогиня Мальфи!»

Видимо, он как раз сейчас должен был читать по ней лекцию — или думал, что как раз сейчас должен читать по ней лекцию.

— Мы с Роджером ездили туда на медовый месяц, — неопределенно сказала Шейла. — Побережье Мальфи, на Неаполитанской Ривьере.

— Нет-нет, — мягко поправил профессор, — побережье называется Амальфи.

— Неаполитанская Ривьера, — повторила миссис Макбет. — Звучит как название мороженого.

— А я была на Ривьере, — вдруг сказала миссис Маккью. — На Французской Ривьере. Давным-давно, когда я еще была не замужем, когда Арчи еще не было на свете. Я туда ездила с одним человеком по имени Фрэнки. — Она вздохнула. — Он был богатый. Очень романтично — мы гуляли под иностранной Луной и курили такие французские сигареты. Мы поехали туда в кремовом «бристоле» Фрэнки…

— Бристольский кремовый торт? — перебил профессор, с надеждой оглядывая стол.

— Нет, кремовый «бристоль» — это машина.

— А я сроду не бывала дальше Блэргаури, мы туда по ягоды ездили, — печально сказала миссис Макбет.

— La Terrazza dell’Infinità, — мечтательно произнес профессор. — Терраса бесконечности! Это на побережье Амальфи, рядом с… не помню с чем. Я однажды пережил там нечто совершенно прелестное.

— В самом деле? — В Филиппе очнулся автор любовных романов.

— «Ей лицо закрой!» — пробормотал профессор.

— Кому? — подозрительно спросила миссис Макбет.

Я решила, что лучше переменить тему, и спросила Андреа (которая уже прикончила весь «пограничный пирог» и, похоже, готова была в любой момент вытошнить его обратно), как поживают ее заклятия. Вдруг она сможет наколдовать мне веймарскую легавую?