Виталик - [4]
Но стыдно-то как…
Дудки, решительно сказал себе Вовка. Все равно что-нибудь придумаю. Знать бы еще что.
Потом краем правого глаза он заметил стремительное движение на гребне. Похолодев, Вовка медленно обернулся, всматриваясь в четкий на фоне светлого еще неба край кратера. Шуршал песок, свистел ветер среди скал, вибрировали в потоках воздуха антенны пескохода. Движения на гребне не было.
«Показалось», – с облегчением подумал Вовка.
И тут же что-то снова шевельнулось на периферии зрения. И снова справа. Но уже гораздо ближе.
Вовка рывком обернулся, но увидел лишь волны песка на дне кратера и редкие шары кактусов на его внутренних склонах. Потом крутанулся на пятке, обводя взглядом все вокруг. Ничего не двигалось.
Вовка осторожно, не делая резких движений, попятился к пескоходу. Он с тоской подумал о самодельном пугаче-ракетнице, запросто, но без особой точности метавшем на полсотни шагов термитные бомбочки – тоже, разумеется, самодельные. Пугач остался в интернате, тщательно спрятанным за шкафчиком с личными вещами.
«Вот что надо было в спасательный комплект добавлять! – с внезапной досадой подумал Вовка. – Попасть, может, и не попал бы, но шуму бы было!.. Отпугнул бы гадину запросто!»
Пескоход был совсем уже близко, сразу за правым плечом, рукой можно дотянуться, даже не оборачиваясь. Больше всего Вовка хотел оказаться сейчас в тесноте кокпита, чтобы вжаться спиной в упругий темполон пилотского ложемента и опустить сверхпрочную полусферу блистера, оставив все свои страхи снаружи.
С диким, рвущим слух свистом со склона кратера сорвалась неясная тень, стрелой уйдя в небо. Вовка чуть было не заорал с перепугу – но вовремя понял, что это всего лишь шипастый шар огромного кактуса, который накопил достаточно сжатого воздуха в полостях своего сферического тела, чтобы сменить место жительства.
Вовка с облегчением перевел дух. Под доху невесть каким образом проник леденящий холод, а тело отчего-то покрылось испариной. А еще Вовка чувствовал, как у него трясутся поджилки. Да так трясутся, что ноги просто ходуном ходят – словно сам песок марсианской пустыни норовит ускользнуть из-под ступней и опрокинуть его, Вовку, на спину, превратив в легкую добычу для самого легендарного из марсианских кошмаров.
«Уф, – подумал Вовка. – Кажется, обошлось».
Она прыгнула из-за пескохода, взвившись в темнеющее небо стремительным длинным телом. Вовка, уловив движение, задрал голову к проклюнувшимся в фиолетовой черноте звездам, увидел заслонивший часть из них силуэт, который неотвратимо падал на него, и заорал, шлепнувшись на песок.
Челюсти у нее, сверкая режущими кромками в свете восходящего Фобоса, вращались плавно перетекающими одна в другую восьмерками, словно фрезы металлорежущего станка. Безглазая башка переходила в веретенообразное мускулистое тело, оканчивающееся прыгательной ногой с широкой опорной стопой.
«Совсем как в музее», – успел подумать Вовка, чувствуя, как Марс уходит у него из-под ног.
Потом пиявка рухнула на него.
За миг до того, как Вовка должен был принять очень глупую, но оттого не менее героическую смерть, песок в центре кратера вспучился гигантским пузырем, сбив курсанта-модификатора с ног.
В темнеющее небо ударил чудовищный гейзер из смешанной с песком воды, подбросив пескоход к звездам и сломав траекторию смертоносного прыжка пиявки. Корчась и извиваясь, пиявка с маху грянулась омарсь – и осталась лежать. По ее телу пробегали конвульсивные волны мышечных сокращений.
Освобожденный из зыбуна пескоход пришлепнул пиявку трехтонной тушей, рухнув на нее дамокловым мечом судьбы. Забилась-забилась и обмякла видневшаяся из-под машины прыжковая нога. Обвисший блин стопы придавал телу пиявки сходство с поганкой, угодившей под сапог искушенного грибника.
Потом из округлой дыры в центре кратера, вокруг которой громоздились теперь горы пропитанного водой песка, выглянула огромная тупая морда о десятке глаз, расположенных на голове по окружности. Морда исторгла из себя еще один грязевой фонтан, а потом скрылась из виду, поразив напоследок Вовку монументальностью форм и размерами тела, которое потащилось за мордою следом.
Неведомый зверь нырнул в песок, словно в воду. Вынырнул, плюнув в небо новым фонтаном, и опять ушел на глубину.
Вовка завороженно смотрел ему вслед, сидя на красном песке.
Он все еще сидел рядом с пескоходом, не чувствуя пробравшегося под доху холода марсианской ночи, и смотрел, как снова и снова поднимаются над кратером пенистые грязевые столбы, когда одноместный краулер взобрался на гребень, перевалил его и лихо развернулся совсем рядом.
Из краулера выскочила изящная фигурка в укороченной приталенной термодохе с кокетливой опушкой. Рыжие косы выбивались из-под мехового треуха. За плексаритом маски виднелась россыпь веснушек вокруг курносого носа и синих-пресиних глаз. Глаза смотрели на Вовку оценивающе и лукаво.
– Значит, ты все-таки разбудил виталика?
Голос был молодой, девичий.
– Кого? – спросил Вовка.
– Вот его, – тонкая рука изящно махнула туда, где по песку расходились концентрические круги. Зверь опять ушел в нырок.
– Я не нарочно, – потупился Вовка. Теперь влетит, тоскливо подумалось ему вдруг.
«Кердан ковырялся на дальнем краю криоцветной делянки, когда в околопланетном пространстве Казареса финишировал пират… Чужой корабль сноровисто, в один выхлоп, оттормозился и лег на круговую орбиту, укрытый пологом маскировочного поля, невидимый для всех, но оттого не менее опасный. Если не знать, где искать, ни за что не найдешь».
Вторжением с Марса и Великой Мировой войной закончилась Викторианская эпоха. Лондон оправляется от последствий атомных бомбардировок, марсиане загнаны в резервации, наука сделала гигантский скачок вперед и никого не удивляют паромобили на улицах и аэробусы на атомном ходу в небе над лондонской Кровлей. не удивляет и падение ценности человеческой жизни. Новый мир, в котором приходится жить двум джентльменам ушедшей эпохи — Шерлоку Холмсу и д-ру Ватсону. Наступает новая эра — эра Мориарти.
Дань памяти и уважения мастерам старой, советской еще, школы. Архаика, ретроностальгия, стимпанк.
«Нет, ну вы представьте только — сотня марсианцев лежат, чудно так лежат, тремя розетками, голова к голове — и все мертвые! Когда такое ещё увидишь? И где, как не в Лондоне?».
«Арсум Митриэль стояла у распахнутого окна, глядя на равнину внизу. Совершенно нагая, она не чувствовала, как метель касается ее кожи ледяными пальцами снежных вихрей. Белые волосы развевались в порывах ветра. В темных углах зала, стены которого были сложены из черного льда, сквозняки перешептывались с тенями.Борген Ралли лениво возлежал на шкуре буреволка, перебирая в пальцах завитки спутанной шерсти. Голый, коренастый и волосатый, он напоминал скорее животное, чем человека. Бисеринки пота сохли в густой растительности на его мощной груди и животе, в паху было влажно и томно.
Большой Совет планеты Артума обсуждает вопрос об экспедиции на Землю. С одной стороны, на ней имеются явные признаки цивилизации, а с другой — по таким признакам нельзя судить о степени развития общества. Чтобы установить истину, на Землю решили послать двух разведчиков-детективов.
С батискафом случилась авария, и он упал на дно океана. Внутри аппарата находится один человек — Володя Уральцев. У него есть всё: электричество, пища, воздух — нет только связи. И в ожидании спасения он боится одного: что сойдет с ума раньше, чем его найдут спасатели.
На неисследованной планете происходит контакт разведчики с Земли с разумными обитателями планеты, чья концепция жизни является совершенно отличной от земной.
Биолог, медик, поэт из XIX столетия, предсказавший синтез клетки и восстановление личности, попал в XXI век. Его тело воссоздали по клеткам организма, а структуру мозга, т. е. основную специфику личности — по его делам, трудам, списку проведённых опытов и сделанным из них выводам.
«Каббала» и дешифрование Библии с помощью последовательности букв и цифр. Дешифровка книги книг позволит прочесть прошлое и будущее // Зеркало недели (Киев), 1996, 26 января-2 февраля (№4) – с.
Азами называют измерительные приборы, анализаторы запахов. Они довольно точны и применяются в запахолокации. Ученые решили усовершенствовать эти приборы, чтобы они регистрировали любые колебания молекул и различали ультразапахи. Как этого достичь? Ведь у любого прибора есть предел сложности, и азы подошли к нему вплотную.
«– Диван, – упавшим голосом сказал Витька, когда я по молчаливому зову дубля «Корнеев-853» пришел в лабораторию. Сам дубль отстал еще в коридоре, наткнувшись на внеплановый ремонт светильников, и теперь глухо бился об стремянку, которую держали пять джиннов. Шестой, как я успел заметить, вкручивал лампочку против часовой стрелки…».
«– Банев, несомненно, был прав, – бормотал доктор Р. Квадрига, склонившись над жестяным тазом, от которого пахло хлоркой. – Вечером пью. Утром пью. В обед страдаю. Печенью. В перерывах, значит, бесцельно прожигаю жизнь. Отвратительно. Срам…».
«День не задался с самого утра. «Алдан» упрямо выдавал на выходе «Занят. Прошу не беспокоить». Девочки с тоскливой неизбежностью подогревали чай. Я оставил их рядом с тихо шуршащей машиной и пошел к Роману. Ойра-Ойра еще вчера отбыл в командировку на Китежградский завод маготехники, но в его лаборатории мне всегда было как-то уютнее. От нечего делать я решил потренироваться в материализации. Первым делом завалился на диван и попытался представить себе что-нибудь жизнерадостное. Выходило не очень. Мешал дождь, который, как назло, зарядил за окнами, мешал слишком удобный диван, мешало отсутствие Романа и сколько-нибудь важного дела…».
«Земля была рыхлой, прохладной и очень вкусной, похожей на дрожжевой пирог с ревенем. Особенно хороша оказалась нижняя часть дерна, сантиметров на двадцать в глубину, словно с нижней части пирог пропекся получше. Правда, дело немного портила трава, покрывавшая дерн, – короткая, густая и жесткая, как свиная щетина. В первый день Соня изрезала об нее пальцы, пытаясь выковырять пригоршню жирной, солоноватой земли из-под толстой шкуры – шкура, думала она, это именно шкура, а не трава. Пальцы и сейчас саднили, покрытые мелкой россыпью почерневших царапин; их надо было промыть, но – негде…».