Vita brevis. Письмо Флории Эмилии Аврелию Августину - [2]

[11].

— Двенадцать тысяч песо, — сказал я.

Эта сумма составляла почти сто тысяч норвежских крон, которые были бы заплачены за нечто, возможно, вообще не представлявшее никакой культурной ценности. Но я — любопытен, и я не первый человек на свете, заплативший дорогую цену за своё любопытство. Читая «Исповедь» Августина ещё много лет тому назад, я уже тогда пытался поставить себя на место этой его возлюбленной. А взгляд Августина на любовные отношения между мужчиной и женщиной оставил неизмеримо глубокие следы в моей душе.

Книготорговец принял моё предложение, он пошёл на уступки и ответил:

— Думаю, разумнее всего рассматривать эту сделку как своего рода рискованное предприятие.

Я тряхнул головой, так как не понял, что он имел в виду.

Тогда он пояснил:

— Либо я совершаю невероятно выгодную сделку, либо ты — сделку ещё более прибыльную.

Сняв копию с кредитной карточки, он с грустным выражением лица сказал:

— Я сам даже не прочитал эту рукопись. Через несколько дней цена бы её либо во много раз увеличилась, либо я швырнул бы коробку вон в ту корзинку!

Я бросил взгляд на стоявшую в стороне корзинку — она была полна старых картонных папок. На ценнике, торчавшем из корзинки, значилось: «2 песо».

Но всё-таки самую лучшую сделку совершил я! «Codex Floriae» ныне датирован концом XVI века; чрезвычайно достоверно также то, что начертан он в Аргентине.

Под большим вопросом лишь одно: существовал ли на самом деле старинный пергамент, списком которого является «Codex Floriae».

Лично я больше не сомневаюсь, что письмо — подлинное и что оно, стало быть, в конце концов принадлежит перу многолетней сожительницы Августина. Мне кажется почти невозможным даже предположить, что оно сочинено в Аргентине в конце XVII столетия. Тогда, несмотря на всё, проще представить себе, что письмо это действительно относится к эпохе Августина. И синтаксис, и лексика в рукописи словно бы вычеканены во времена поздней античности: ведь письму Флории присущи как чувственность, так и почти безрассудно-отчаянная религиозная рефлексия.

Осенью 1995 года я взял с собой рукопись в Рим, чтобы передать её в библиотеку Ватикана для более тщательного анализа. Меж тем большой помощи оттуда я не получил. Напротив, Ватикан упорно утверждает, что его библиотека никогда не получала «Codex Floriae». Меня это не удивляет, хотя я, ничуть не колеблясь, уверен, что «Codex Floriae» принадлежит католической церкви. Естественно, я позаботился о том, чтобы снять фотокопию с рукописи, а весной 1996 года попытался облечь письмо в норвежское речевое одеяние. Что касается цитат из «Исповеди» Августина, приводимых в письме, я всё же предпочёл придерживаться выдающегося норвежского перевода первых десяти книг этого произведения (в серии Torleif Dahls Kulturbibliotek, Aschehoug, 1992[12]).

Перевод письма потребовал не знающего себе равных труда, он был настоящей головоломкой.

Не в меньшей степени из-за того, что в рукописи отсутствовала пагинация. Одновременно труд этот оказался необычайно полезным, так как появился повод освежить старые познания в латинском языке, некогда приобретённые в школе при кафедральном соборе[13] в Осло (1968–1971).

Не раз я с благодарностью вспоминал своего старого учителя латинского языка, лектора[14] Оскара Фьелля.

Любопытно, что старые спряжения и склонения крепко, словно вбитые гвоздями, сидят у тебя в памяти! В этом есть какое-то колдовство! Однако же без благожелательной помощи Эйвина Андерсена перевод был бы всё равно невозможен. Спасибо за поощрение, за добрые слова и добрые советы Тронну Бергу Эриксену, Эгилю Краггеруду, Эйвину Нурдевалю и Кари Вогт.

Ничто не принесло бы мне большей радости, нежели то, что это издание «Codex Floriae» было бы вознаграждено обновлением интереса к латинскому языку и к классической культуре в целом.

VITA BREVIS [15]

I

Флория Эмилия шлёт привет Аврелию Августину, епископу Гиппонскому.

ВПРОЧЕМ, весьма странно приветствовать тебя столь официально. Ибо в прежние времена, давным-давно, я написала бы лишь «моему милому игривому шалуну Аврелию». Но уже более десяти лет минуло с тех пор, как ты обнимал меня, и многое изменилось.

Пишу тебе, потому что мой духовный пастырь в Карфагене дал мне почитать твою исповедь. Он полагал, что твои книги признаний могут послужить назидательным чтением для такой женщины, как я. Будучи катехуменом^{1}[16], я каким-то образом уже много лет принадлежала к здешней церковной общине, но я, Аврелий, не дозволяю себя окрестить, хотя ни назаретянин[17] и ни четыре Евангельских Писания[18] не мешают мне это сделать, но окрестить себя я всё равно не дозволяю.

В Шестой книге твоей «Исповеди» ты пишешь: «Оторвана была от меня, как препятствие к супружеству, та, с которой я уже давно жил. Сердце моё, приросшее к ней, разрезали, и оно кровоточило. Она вернулась в Африку, дав Тебе^{2} обет — не знать никакого другого мужчину, и оставив со мной моего незаконного сына, прижитого с ней»^{3}[19].

Приятно, что ты по-прежнему помнишь, как тесно мы оба были некогда связаны друг с другом. Ты знаешь, что в нашем единении было нечто большее, нежели в мимолётных отношениях сожителей, которые обычно бывают у мужчины до женитьбы. Мы жили более двенадцати лет, сохраняя верность друг другу, и у нас родился сын. Не так уж редко случалось, что люди, которых мы встречали, считали нас законными мужем и женой. И тебе, Аврелий, это было по душе, мне кажется, ты даже чуточку гордился этим, а ведь есть множество мужчин, что стыдятся своих жён. Помнишь, как однажды мы вдвоём переходили реку Арно?