Високосный год - [35]

— Сами бы стирали полотенца! Или разучились? Ай-яй-яй, полотенец им не хватает! Да пускай заведующий фермой придет в контору — выпишем хоть сотню.

— Давайте ежедневно хотя бы по одному, — назидательно заметил Лисицын.

— А мы не даем? Теряют же! — в сердцах отозвался Сибирцев.

Доярки тут же накинулись на него:

— Кто теряет? Нет, вы скажите, кто теряет?

— Уже недели две не меняли полотенец. Руки хоть о подол вытирай!

— Ну, ладно, ладно. Учтем, — примирительно улыбнулся Сибирцев. — А между прочим, прежде в колхозе доярки обходились без полотенец. Из дому приносили чистые холстинки. И халатов, как у вас, не было. В ватных фуфаечках работали. И как работали! Не вам чета…

— Мы, что ли, плохо работаем? — прищурясь, глянула на управляющего молодая приглядная доярка с чуточку капризным выражением лица.

— Сравнил тоже! — подхватила другая, постарше.

Осмотрели подсобные помещения, Лисицын сказал Сибирцеву, что в скором времени здесь придется расширять ферму, и поинтересовался, можно ли сделать пристройку.

— Стены капитальные, кладка кирпичная, — ответил управляющий. — Вполне можно. Но силовая установка уже не потянет. Надо подключаться к государственной электросети. Оборудование потребует замены.

Поохали в Залесье. Лисицын взял с собой и Сибирцева, объяснив ему цель поездки.

Дорога туда оказалась и дальней, и плохой, как и предостерегал Лисицына Чикин. Вначале она шла просекой с твердым песчаным грунтом, а дальше забуксовали в гнилом болотце с множеством корневищ и старой разбитой гатью. Сергей еле вывернулся из этого болотца. Потом проселок поднялся в гору к редкому и высокому сосняку. В нем было сухо, под скатами машины мягко пружинили опавшая хвоя и белый мох. Затем дорога нырнула под уклон, и впереди плотной стеной встали кусты. Корявые ветки ольшаника, ивняка, мелких березок терлись о тент и бока машины. Наконец выбрались на небольшой чистый луг. Трава на нем была выкошена и смётана в стога, завершенные плитками дерна.

— Это мы косили, — пояснил Сибирцев.

Впереди показались избы. Сергей подъехал к крайней.

— Дальше поедем? — спросил он. — Или сойдете?

— Сойдем, посмотрим. — Лисицын вышел из машины, за ним — остальные.

В пустой деревеньке — за лесами, за горами — было тихо, и Степана Артемьевича сразу охватила грусть. Зашли в одну из крайних изб, осмотрели пустые комнаты с кое-где разбросанными ненужными вещами. На полу у русской печи — сухие, пыльные поленья, на шестке закопченный чугун и мятый позеленевший самовар. Ухваты, хлебная лопата… В горнице — широкая кровать, несколько старых стульев.

Из полутемной заброшенной избы вышли снова на улицу, окинули взглядом заколоченные дома.

Все, что жило тут, работало, веселилось, грустило, беседовало и радовалось, — все люди и вся живность от кур и петухов до буренок во дворах безвозвратно ушли в прошлое. В других, более людных селах наступила новая жизнь, современная, благополучная, обустроенная. Старый быт отступал перед натиском нового. Но с исчезновением глухих, удаленных от бойких путей деревенек уменьшались, как шагреневая кожа, и поля. Когда-то их с трудом великим отвоевывали у леса, а теперь он, почувствовав слабинку, опять надвигался со всех сторон. Зарастали, заболачивались проселки. Пашни жались только к большим, развивающимся селам. Надо снова врубаться в «дремучие леса», выручать пахотные земли, луга, поскотины.

Так подумал Лисицын.

— Как по-твоему, Иван Васильевич, можно ли возродить Залесье? — спросил он парторга.

— Надо бы, — ответил тот. — Но кто поедет сюда жить и работать? Придется, можно сказать, опять идти путем древних новгородцев… А где они, современные ушкуйники?

— Давай объедем угодья, — предложил Лисицын. — Тогда будет виднее.

Снова сели в машину, поехали дальше новоявленной целиной… Увидели старый полуразобранный коровник, мельницу-столбовку за околицей с поломанными крыльями из тонких дощечек. По бездорожью не без труда объехали бывшие лоскутные поля, покосы. Сравнительно чистые от кустарника участки были обкошены, тут постарались рабочие из Прохоровки, а поля превратились в залежи, сплошь заросшие кустами, Лес наступал отовсюду, надо заново расчищать, распахивать, удобрять землю. Сибирцев пояснил.

— Земля тут неважная: глина, подзолы. Прежде она родила потому, что пахали неглубоко и вносили навоз. Скот тогда держали на соломенной подстилке.

— А между прочим, Чикин сказал, что здешние поля можно без особых затрат пустить в оборот, — вспомнил Степан Артемьевич.

— Чикин? — усмехнулся Новинцев. — Слушайте его, наговорит с три короба. Такие руководители, как он, и запустили здесь хозяйство.

— Я думаю — запустили не умышленно, не по нерадению, — возразил Лисицын. — Были какие-то причины.

— Чикин работал председателем не здесь, а в Борке, — вмешался в разговор Сибирцев. — И, между прочим, старых работников, Иван Васильевич, винить проще всего, Побыли бы в их шкуре! Техники не хватало, денег на счету кот наплакал, людей — одни бабы да старики. Это у нас нынче всевозможные машины и средства почти неограниченные. А тогда — ой-ой-ой!..

— Ладно, не будем ворошить старое, — примирительно сказал Лисицын. — Это делу не поможет. Давайте лучше думать, как возродить здесь жизнь.