Висимские рассказы - [21]
Бабушка Матрёна вытерла косыночкой набежавшую слезу.
– Сколько тебе сейчас?
– Так пятьдесят восемь исполнилось.
– Вот… И Витеньке моему тоже столько же было бы. Если бы дожил. Он ведь у меня поздним ребёнком-то был, очень поздним… М-да… И ведь он, стервец такой, мне даже внучат не оставил. Сгинул на чужой стороне, похоронили в братской могиле. А как он рвался служить именно на границе… Вот и дорвался. Я уже старая теперь, на могилку к нему съездить не смогу. Да и съездила-то туда только на похороны и ещё один раз. Далеко сыночек мой лежит…Помру, так и будем лежать на разных концах земли. О-хо-хошеньки, судьба ты наша…
Поев пирогов и попив чая, бабушка Матрёна вдруг встрепенулась:
– Слушай, а ты что не останавливаешь меня. Я зачем к тебе зашла?
– Так про огород рассказать…
– Во-от. А я тебе всё про судьбу балаболю.
– Ничего страшного. Про судьбу тоже ведь кому-то высказаться нужно. Нельзя всё в себе держать.
– Ага, ты поучи ещё меня, что и кому рассказывать. А то я не знаю. У самой-то тоже жизнь не сахар, тоже ведь досталось сполна…
– Да кому это интересно? Это моя жизнь, какой бы она ни была. И давайте не будем об этом. Лучше поговорим про мой чудо-огород.
– Ну, как хошь, – недовольно буркнула бабушка Матрёна. – Про огород, так про огород. Слушай тогда…
В стародавние времена на месте вашей усадьбы стояли деревообрабатывающие цеха. Домов вокруг было ещё совсем мало, получалось, что цеха стояли, чуть ли не на окраине села. А лесов кругом у нас всегда богато было. Вот и приспособился Степан Петрович Гусев, хозяин этих цехов, лес валить, пилить его на своей лесопилке, а потом делать в цехах мебель всякую. И столы, и стулья, и кровати, и шкафы. Делали, в основном, для города, и очень неплохого качества. Кое-что, разумеется, приобреталось и сельчанами. Может, у кого-то даже до сих пор мебель эта сохранилась. Но покупали мебель, чаще, люди зажиточные, у кого деньги водились. Простые-то люди сами себе её делали, простенькую. И ничего, жили себе да поживали.
А Степан Петрович процветал. Спрос на его мебель был большой. Каждый день в город уходили обозы с его продукцией. Но случилась огромная беда.
Выдался очень жаркий и засушливый год. Дождя не было всю весну. А в начале лета заполыхали пожары. Причём, горело так сильно и так много, что потушить огонь никто не мог. Да не особо и старались. Думка у всех была одна – спасти бы свою семью и скотину.
А огонь бушевал уже в ближних к посёлку лесах. Дым поднимался намного выше самых высоких деревьев, пламя подступало всё ближе к посёлку. Сначала с одной стороны, потом с другой. Подобрался огонь и к мебельным цехам. Степан Петрович, увидев, как загораются штабеля высушенного леса, недолго думая, собрал свои деньги и драгоценности, посадил в пролётку жену и десятилетнего сына и умчался прочь, оставив всё своё хозяйство на пожирание огню. Больше его в наших краях никто никогда не видел. Выжил он тогда или нет, а, может, в огне сгинул – кто знает.
Пожар был огромный! За полдня сгорела половина посёлка. Вместе с мебельными цехами. Мне, хоть всего лет семь было, но я до сих пор прекрасно помню весь этот кошмар, этот ужас… Сгорало всё дотла. А, по старому поверью, на месте сгоревшего здания новое-то ведь не строят. Говорят, к новой беде это может привести. Вот и стояло полпосёлка сгоревшим. Долго стояло. И на месте мебельных цехов тоже пустырь был.
Прошёл год, другой, и начали сельчане с пожарищ кое-что по домам растаскивать, то, что в хозяйстве ещё пригодиться могло. Гвозди там, скобы, другие металлические изделия. А и, правда, что добру пропадать? Даже головёшки несгоревшие, и то растащили, на дрова, бесплатно ведь.
А потом застраиваться начали. Поверье поверьем, а жить где-то надо было. Появились новые дома. Только на месте мебельных цехов долго ничего не было. Люди даже на это место мусор со своих дворов свозить начали, всё, что не нужно в хозяйстве. Например, сруб под дом готовят, лес от коры чистят, а куда её, эту кору-то девать? Сжигать – несподручно. Вот и свозили её всю на пустырь. Годами свозили этот всякий мусор, а он со временем перегнивать стал, вот тебе и удобрение… Налей-ка мне ещё чайку, в горле пересохло…
Бабушка Матрёна подвинула чашку Марии Ивановне.
– А потом нашёлся смелый человек, это твой родитель, значит, и с разрешения поселкового главы начал строиться на этом пустыре. Правда, дом-то свой он поставил на чистой поляне, там, где пожар не бушевал. А на месте пожарища огород немалый разбил, постройки хозяйственные, сараи, значит, да баню поставил. Я смотрю, банька-то до сих пор у вас живая, – показала в окно бабушка Матрёна.
– Да ничего, стоит пока. Старенькая, конечно, но работоспособная.
– Ну, да, ну, да… А ведь стоит-то она аккурат на месте конторы Гусевской… И ты знаешь, сразу после пожара народ поговаривал, что Степан Петрович не всё своё добро-то вывез. Много драгоценностей и денег, якобы, закопал где-то. Правда, где – никто не знает. По первости-то и ребятишки, да и взрослые пытались найти этот клад. Да какое там… Если он и был, то до сих пор где-то в земле лежит…
Бабушка Матрёна снова долго и пристально посмотрела в окно и повторила:
