Вишнёвое дерево при свете луны - [9]

— Нет, Те́тра! — предложила я и взглянула на кошку. Та действительно смотрела на мышку жадными глазами и даже стала точить когти.

— Ой! — вскрикнул Котэ. — Точи свои когти, где хочешь, только не о мои колени, — и сбросил Хатавелу на пол. Хищно изогнувшись, кошка вспрыгнула на столик с цветами.

— Цуцкиа, берегись! — сказал Котэ.

— Берегись, Тетра! — поправила я его.

— Хорошо, — сказал примирительно Котэ, — пусть будет не по-моему и не по-твоему! И пусть поэтому она будет зваться двойным именем — Тетра-Цуцкиа!.. — с этими словами Котэ вышел из комнаты.

…Настало время обеда. Загремели посудой.

— Как вы решили её назвать? — спросила мама, ставя на стол разрисованную фиалками супницу.

В комнате распространился возбуждающий аппетит аромат.

— Тетра-Цуцкиа, — сказала я.

— Это два имени? Или это одна фамилия?

— Одним именем её назвала я, а вторым — Котэ.

— По Брему, как мышь ни называй, всё равно кошка должна её съесть, — глубокомысленно заметил Котэ.

— А по-моему, — вмешался в разговор отец, — в нашем доме это случиться не должно. Разве нашей кошке у нас нечего есть, кроме этой симпатичной беленькой мышки?

Как раз в это время мышка подала свой голос, пронзительно запищав. Мы все уставились на клетку с мышкой. Хатавела просунула лапу внутрь и пыталась зацепить когтём метавшуюся в испуге Тетра-Цуцкиа. Котэ стащил кошку с клетки, открыл дверь на балкон и выставил её туда.

(Потом мы видели не раз, как кошка сидела на клетке, яростно урча, но Цуцкиа, видимо, больше не боялась её, или привыкла уже, или надеялась на нас и преспокойно разгуливала по своей проволочной комнатке.)

— Врем прав, — сказал Котэ, возвращаясь к столу, — нечто сильное, когтистое и большое, как всегда, хотело съесть нечто маленькое и бессильное…

— Но этому помешало нечто проволочное! — сказал отец и улыбнулся.

В один прекрасный день Хатавела пропала. Зато Цуцкиа вздохнула свободно и стала ещё белее, чем была. Когда мы стали искать кошку, отец успокоил нас, загадочно улыбаясь:

— Оставьте. Не беспокойтесь. Надо будет — сама пожалует.

Оказывается, наша старая кошка влезла на чердак и там обихаживала своих слепых новорождённых котят.

В эту ночь на улице пошёл снег. Вокруг всё стало белым. Стало очень холодно, и Цуцкиа места себе не находила. Забившись в угол, она дрожала и тряслась всем своим маленьким тельцем.

— Надо бы втащить печку, — сказал отец, — а то, чего доброго, наша маленькая гостья простудится и умрёт…

Я и Котэ с трудом втащили в комнату жестяной очаг со двора. Цуцкиа сразу же забеспокоилась и запищала, теперь уже, вероятно, от страха. Печка и впрямь напоминала чёрного зверя на четырёх лапах, особенно когда раскалилась докрасна — огнедышащий дракон, да и только. Успокоило Цуцкиа, скорей всего, тепло от очага и то, что она моментально согрелась.

Однажды вечером Цуцкиа вдруг страшно встревожилась. Мы осторожно приоткрыли клетку. Мышка обегала все углы комнаты и подсела поближе к печке. Едва она удобно устроилась, как раздалось мяуканье Хатавелы за дверью. Ой, что с Цуцкиа стало! Она голову потеряла от страха, беспомощно оглянулась и помчалась к клетке, но дверца оказалась запертой.

Мы с братом играли на ковре в орешки и не успели подняться с пола, как Хатавела уже очутилась в комнате. Она никогда не ждала, что ей откроют дверь, она прыгала на жёлтую дверную ручку, медная ручка опускалась, и дверь сама открывалась. Кошка просовывала в щель лапу и морду, потом скользила своим гибким телом, и вот она уже в комнате. Так было и на этот раз.

Хатавела вошла в комнату и вдруг навострила ушки. Увидев бегающую по комнате мышку, она, видимо, подумала, что ей это кажется, и отвела взгляд. Потом медленно и осторожно направилась к Цуцкиа.

Цуцкиа в один прыжок очутилась на клетке. Она хотела пролезть в неё, но не смогла, быстро соскользнула вниз и помчалась к тахте, покрытой ковром. Хатавела прыгнула, и мышка оказалась у неё в лапах. Мы с братом закричали в один голос. Кошку так перепугал наш крик, что она выпустила мышку, и Цуцкиа помчалась в соседнюю комнату. В это время показался отец, он понял, в чём дело, встал на дороге Цуцкиа и хлопнул рукой по колену. Догадливая мышка бросилась к сапогам отца и вмиг взобралась ему на плечо. Хатавела успела сделать прыжок, достойный её предков, но было уже поздно. Она уселась у ног хозяина, махала хвостом и разочарованно фырчала, а Цуцкиа, свесив голову с плеча отца, победоносно смотрела на неё своими красными глазами.

Котэ открыл дверь и велел кошке идти к котятам.

— Чуть-чуть не съела, — сказал отец. — Впрочем, чуть-чуть не считается…

В тот вечер мы быстро покончили с уроками. Таз наполнили тёплой водой, посадили Цуцкиа, намылили обильно и как следует выкупали её.

Шёрстка заблестела, такой она стала белоснежной. Мы завернули Цуцкиа в шаль, она затихла и даже вздремнула… Но вскоре она стала задыхаться, вся дрожала, ходила по клетке, как слепая, тыкаясь мордочкой в прутья.

— Выньте её из клетки, посадите у печки, — посоветовал отец.

Тепло печки тоже не помогло. Цуцкиа вся дрожала, белоснежная шёрстка её ощетинилась.

В это время откуда-то снова появилась злополучная Хатавела.