Вишнёвое дерево при свете луны - [10]
— Киса, не трогай её! — крикнул Котэ.
Цуцкиа хотела убежать, но не успела. Хатавела прыгнула, и полуживая мышка оказалась у неё в лапах. Я завизжала, Котэ замахал на кошку руками, а мама схватилась за голову. Один папа был спокоен.
— Не троньте их, всё будет хорошо! Никто никого не съест, вот увидите! — И вышел из комнаты.
Не знаю почему, но я поверила словам отца и поэтому больше не пыталась ничем помочь Цуцкиа…
Мы переглянулись.
Подошло время сна. Котэ раздевался молча, о чём-то думая. Потом пожал плечами и улыбнулся мне. В комнате было тепло, поэтому в постели было ещё теплее и уютнее. Дверь не закрывали, и мы видели на ковре сидящую кошку и между её лапами белое тельце мышки. Всего удивительнее было то, что Цуцкиа и не пыталась вырваться из лап кошки.
Голубой зимний рассвет стоял в окнах. Я и Котэ проснулись одновременно. Присели в постели и что же видим — Хатавела спит на том же месте. А в лапах у неё белеет Цуцкиа, она тоже спокойно спала.
Вдруг Цуцкиа запищала что есть силы и рванулась. Наверное, кошка прижала её. Хатавела обнюхала мышку и повела ушками. Мы смотрели на них затаив дыхание. Хатавела стала лизать Цуцкиа шершавым языком, а Цуцкиа пищала.
Мы не вытерпели и вскочили. Кошка выпустила из лап мышку и потёрлась об ноги Котэ. В комнату вошёл сначала отец, за ним вошла мама. Отец улыбался.
— Мама, Хатавела спасла нашу мышку, — говорила я и прижималась к маме.
— Принесите тёплого молока этой несчастной, — сказала мама, — а вы скорее оденьтесь, не то простудитесь. Действительно чудо! И как только тебе это удалось? — спросила она отца.
— Вышло по-папиному, а не по Брему, — сказала я Котэ.
Тот развёл руками:
— Какой-то фокус, да и только.
— Никакого фокуса, — засмеялся отец. — Просто все эти дни я тайком от вас кормил Хатавелу сытной пищей и таким образом подавлял в ней инстинкт нападения, а она за это время успела привыкнуть к Цуцкиа — вот вам и весь фокус.
Котэ принёс молоко в блюдечке и поставил на пол. Цуцкиа подошла к блюдцу, потом оглянулась на кошку — будто приглашала. Хатавела подошла к ней, и обе вмиг вылакали молоко. Хатавела довольная ходила по комнате. Цуцкиа же бегала, обнюхала все углы, потом уселась на нижней перекладине стула. Кошка подошла, села рядом, и снова послышалось спокойное мурлыканье: Цуцкиа будто что-то шепнула, кошка насторожила одно ухо и встряхнулась. Потом обе притихли.
С корзиной в руке в комнату вошёл отец. Посмотрел с умилением на спящих зверьков и сказал:
— Если сильный и слабый умные, они смогут поладить друг с другом. Если по-умному, то всем на этой благословенной земле хватит места и еды!
Затем он вынул из корзины котят и сказал:
— Пусть Цуцкиа привыкает и к котятам!..
— По-папиному вышло! По-папиному вышло, а не по Брему! — сказала я и затанцевала на месте.
Котэ улыбнулся и поднял руки вверх: сдаюсь, мол.
Гномики
Папа с мамой хорошо поют. Иногда с ними поёт и Котэ. Тогда у папы разгораются глаза, он сажает меня к себе на колени, и я про себя подпеваю ему. Не хочу вслух, чтобы мешать — у него сильный и красивый голос.
Когда я остаюсь с мамой вдвоём, она учит меня петь.
Я не люблю петь при гостях. Если начинают меня просить, я хмурюсь и отнекиваюсь. «Не каждый может петь на людях», — говорил отец, оправдывая меня. За это я его люблю ещё сильнее.
Ещё меня мама учила вышивать. Когда вышиваешь, хорошо думается и становится вокруг так уютно, что даже разговаривать не хочется. Поэтому мы рукодельничаем с мамой молча. Так, перекинемся двумя-тремя словами, и опять тишина.
В детской висел холст, вышитый мамой, на нём большие красные грибы в белую крапинку. Один гриб — домик с дверью и окнами. Из трубы идёт дым. Рядом с грибом-домиком стояло дерево. Под деревом на бревне сидел гном и курил трубку. Второй гном прислонился к дереву, третий в руках держал топор. Позади возвышался лес. Между деревьями в густой траве виднелись грибы в красных шапочках. Около лужи, выпучив глаза, сидели лягушки.
Вышитый коврик мама прикрепила над моей кроватью. И тем самым лишила меня спокойствия. Какие только чудеса не вытворяла я вместе с гномами в своём воображении: то мы ходили в лес за грибами, то собирали дрова, то отбивались от зверей. Возвращаясь в домик-гриб, я прибирала в нём, а иногда переставляла вещи — каждый раз по-новому.
Однажды Котэ достал с полки «Путешествие Гулливера». С того дня я даже на уроках думала о лилипутах. В школе на перемене я рассказывала о них своим подружкам. Девочки слушали меня как заворожённые. Так увлекалась, так ярко представляла всё, о чём рассказывала, что и сама начала верить во всё происходящее…
— Этой ночью подошёл ко мне старший гном, — говорила я, — и попросил пойти с ним в лес. Оказывается, в лесу живёт чудовище, и то чудовище похитило сестру гномов. Я взяла отцовское ружьё, повесила на пояс кинжал и пошла вслед за ними.
Идём это мы, идём и вот подходим к огромному замку. У замка вместо двери была огромная каменная глыба, с обеих сторон сидели лягушки-великаны и щёлкали страшными пастями. Как увидели нас, выпучили глаза, раскрыли пасти и собрались проглотить нас, но я не растерялась, выстрелила и убила их. Каменная глыба отвалилась сама, и из замка появились две лягушки поменьше. Я выхватила кинжал, но они стали умолять меня пощадить их:
