Vis Vitalis - [2]

Марк очнулся - старик начал новый заход, бомбил на бреющем "физика, царица наук..." - с юношеской горячностью, будто заморозили его на много лет, и вот он оттаял, скрипит сосульками, звучат трубы тридцатых, восторг шестидесятых... Оттаявший старик твердил то, что знал, не замечая как вечно бегущая наука изменила свое лицо.

4

Поезд бежал по слабопересеченной местности, за окном проплывала страна. Старик не смотрит за стекло, он все знает, а юноша то и дело поглядывает. Он едет из других краев - из Прибалтики. Там и песок другой - прохладный, мелкий, упругий... сжимаешь в кулаке, он сопротивляется, находит дырочку, как вода вытекает... За окном деревья выше, травы гуще, разнородней, торчат беспорядочными лохмами, непривычными человеку из страны аккуратного мха, надежно врытых в землю валунов, где верх беспорядка - стыдливые веточки вереска, тянущиеся к свету, где дышат скромностью чахоточные сосны, каждая сама по себе, ни над кем не довлеет, и довольствуется своим скрипом...А тут отчаянная давка, борьба за пространство, зато если уж поле, то пустыня на версту. Изредка проплывают деревни поваленные заборы, гнилые пеньки, одичавшие палисаднички, крыши то вздыблены, то провалены - просвечивают. Люди бредут под тяжестью мешков или стоят, ничего не делая. 5

Разгоряченные, они не заметили, как приехали. Последнее слово оказалось за стариком - "вы мне о деталях, а я о главном..." Нет, я о главном, подумал Марк. Возраст оппонента мешал ему проявить ту страстность и безаппеляционность, которыми он славился среди однокурсников. Собираясь, он продумывал сокрушительные аргументы.

Они вышли на длинный перрон. вскарабкались на переходной мост по ступенькам, обитым коварным железом. Марк тут же представил себе, как падает - обязательно затылком!.. и, внутренне содрогнувшись, отшатнулся от видения. И тут же вообразил снова, словно кто-то подталкивал его, подсовывал детали - быстро чернеющую кровь, отброшенный в сторону бедный его чемоданчик, он падает, раскрывается, и налетевший с грохотом и визгом встречный поезд размалывает фанерное тельце в труху, а намотанная на колесо рубашка машет рукавом и удаляется.

Он досадливо потряс головой - постоянно боролся со своим воображением, вредным для человека строгих знаний. Из-за своих фантазий он с детства был невнимателен к окружающему миру. "Тебе пора увидеть жизнь, как она есть" - говорили ему доброжелатели. Наука в конце концов исправит меня, надеялся он, в ней нет места бредням. 6

- Какая вечность, какой тут полет... - сказал старик, с высоты моста оглядывая местность. Зловоние вокзала на сотни метров убило растительность, только самые выносливые ростки чернели то здесь, то там. Старик стоял, пытаясь отдышаться - коренастый, в телогрейке с обожженным боком, вязаной шапочке и тупоносых разваленных ботинках. Марк подивился не столько его словам, сколько тоске, прозвучавшей в голосе. Сам он с молодым оптимизмом смотрел не рядом с собой, а дальше, и видел - стоят красивые деревья в желтом и багровом, в разгаре теплая осень... Совсем не время для тоски, подумал юноша, бедственное состояние жизни временно, а наши-то проблемы вечны!

Наконец, старый отдышался, и, размахивая руками, пошел вниз так быстро, что Марк забеспокоился, представив себе планирующую на рельсы телогрейку, беспомощную обагренную лысину... Опять! - он одернул себя, и, чтобы отвлечься, стал думать о своем новом знакомом, как досадно изменчив его характер, большой недостаток для ученого. Сам он ежедневно работал над собой, чтобы стать настоящим исследователем природы. Они вышли на привокзальную площадь. Через нее были проложены мостки для тех, кто желал перебраться на противоположную сторону. Там чернел длинный широкий сарай с надписью - "клуб железнодорожников". Чуть в стороне от входа на полуметровом постаменте стоял вождь-лиллипут, пиджак его, штаны, голова и указывающая на Марка рука мерцали золотом, ботинки остановились на уровне живота прохожих, так что каждый мог заглянуть в невидящие глаза и погладить маленькую лысую головку. Карманный вождь, основатель страны дураков... - подумал Марк, но тут же одернул себя: перед тобой великие дела, а ты о глупостях!

Старик потянул молодого в темноту, к стоянке, туда не спеша прогромыхал грузовик с крытым кузовом и болтающейся сзади лесенкой "это наш". Марк, старик и два молчаливых человека погрузились, в кузове оказались скамейки, намертво приделанные к полу. Тряхнуло, дернуло - поехали. 7

Неприветливым и даже страшным казался Марку лик этого огромного ничейного пространства. Грузовик едет, тьма сгущается, земля поглотила маленькую заводную игрушку, путники дремлют, несмотря на немилосердные толчки и прыжки, мотор дрожит, ревет, пучок света мечется, рыщет, выхватывает то здесь, то там немые картины, и тут же, указав, оставляет позади. Деревенский двор, крыльцо, кривые ступени, огонек папиросы, светлая рубашка, веранда - темна, женская фигура между светом и тенью... и все сразу исчезает - и крыльцо, и дом, и свет. Любопытство охватывало Марка при виде этих кадров немого кино - и тоска по случайно высвеченной, уходящей в темноту жизни. Может, живи я здесь, было бы лучше, спокойней, интересней... А может, здесь живет она, женщина из тех, кого видишь во снах и всегда расстаешься, средоточие всего, что так хотел встретить и не получилось: кто о счастье думает, кто о нежности, пусть мимолетной, кто спокойствия ищет... И не случайна эта тоска, ведь много такого с нами происходит, что впору задать вопрос - ну, почему?..