Вис и Рамин - [3]
Пред красотой, владычицей сердец,
Застыл бы в замешательстве мудрец.
То с цветником сравнишь ее весенним,
Что восхищает розовым цветеньем:
Фиалки - кудри, тополь - стан высокий,
Глаза - нарциссы и тюльпаны - щеки;
То скажешь ты: созрел плодовый сад,
Где драгоценные плоды висят,
Где кудри словно гроздья винограда,
Гранаты-груди - радость и отрада;
То скажешь: это - царская казна,
В которой роскошь мира собрана.
Ланиты - бархат, локоны - алоэ,
Подобно шелку тело молодое.
Стан - серебро, рубиновые губы,
Сотворены из дивных перлов зубы.
То скажешь: перед нами - райский сад,
Что создал бог для неземных услад.
Уста - как мед, стан - легче тростника,
А щеки - смесь вина и молока.
Пред ней не мог не изумиться разум,
Мир на нее взирал смятенным глазом.
Ланиты были цветником весенним,
Глаза - для мирозданья потрясеньем.
Ее лицо сияло, как денница, -
Что с прелестью ее могло сравниться?
Ее лицо - как Рума небеса,
Подобна негру каждая коса.
Луне подобен образ светлоликий,
А кудри - абиссинскому владыке.
Две спутанных ее косы - как тучи,
А серьги - как Венеры блеск летучий.
Все десять пальцев - из слоновой кости,
На пальцах ногти - как орешков горсти.
Казалось, золото ее волос
Как смесь воды и пламени лилось.
Она была луной, царицей гурий,
Нет, куполом, блистающим в лазури!
Глава онагра и глаза газели, -
Вкруг той луны созвездия блестели!
И кудри и уста сравним с дождем:
В тех - амбру, в этих - сахар обретем.
Ты скажешь: красота ее лица
Сотворена, чтоб истерзать сердца.
Нет, красота ее - как небосвод,
В котором свет бессмертия живет!
ВОСПИТАНИЕ ВИС И РАМИНА В ХУЗАНЕ У КОРМИЛИЦ
Кормилица, не чая в ней души,
Красавицу лелеяла в тиши.
Воспитывался и Рамин в Хузане
Наставницей, исполненной стараний.
В одном саду росли Вис и Рамин,
Как златоцвет и сладостный жасмин.
Единым садом их сердца пленились, -
Так жизни двух детей соединились.
Промчалось десять лет, как мальчугана
Сюда перевезли из Хорасана, -
Кому бы предсказать пришло на ум,
Что небеса готовят этим двум,
Что время совершит, какие сети
Раскинет, чтобы в них попались дети?
Они еще не родились на свет, -
Еще на землю не упал их цвет, -
Судьба на них взглянула острым взглядом
И в книге жизни записала рядом.
Судьбу, сколь ни была б она постылой,
Не одолеть ни хитростью, ни силой.
Кто нашу книгу до конца прочтет,
Тот времени поймет круговорот.
Их упрекать нельзя ни в чем: дорогу
Кто преградит и кто укажет богу?
КОРМИЛИЦА ШЛЕТ ПИСЬМО ШАХРУ, И ТА ПОСЫЛАЕТ ЗА ВИС
Когда подобная кумиру Вис
Затмила стройным станом кипарис,
А руки - хрусталем сверкнули горным,
А косы - сделались арканом черным,
А кудри - мягкой сенью над цветком, -
О ней заговорили все кругом.
Кормилица, являя благочестье,
О ней послала матери известье,
Родительницу стала упрекать:
"Я вижу, ты - не любящая мать.
В своей душе ты дочь не возлюбила,
Ты о ее кормилице забыла.
Мне отдала, как только родила,
А что ты с нею мне передала?
Она полна причуд, она живет,
Как соколенок, пущенный в полет.
Вдруг залетит высоко, - что тогда?
Другого бы не выбрала гнезда!
Я не жалела благовоний, масел,
Атласа, чтобы дочь твою украсил,
Парчи, шелков, - кусков отборных, цельных,
Аптечных снадобий и москательных,
Но бархат ли, чудесный ли атлас, -
Ничто не радует ее сейчас.
Лишь на одежды стоит ей взглянуть,
Она придумывает что-нибудь:
Вот это, желтое, - для потаскухи!
Вот это, белое, - под стать старухе!
Пусть плакальщицы щеголяют в синем!
Двухцветное - к лицу писцам, рабыням!
Едва она проснется - с самой рани
Ей подавай куски китайской ткани,
Когда наступит середина дня,
Шелков, атласов требует с меня,
А вечером - наперсниц, благовоний
Да бархат принеси ей двусторонний!
Ей восемьдесят нужно для услуг, -
Не терпит меньшего числа подруг.
Подашь ей пищу - новая причуда:
Пусть золотом блестят поднос и блюдо!
Взойдет ли день, наступит ли закат, -
Прислужниц ей потребно пятьдесят,
Внимательных, пленительных, не праздных,
В златых венцах и в поясах алмазных.
Подумай ты, письмо мое прочтя,
Как возвратить домой свое дитя.
Все, что могла, я сделала: поверь,
Что с нею мне не справиться теперь.
Кто я такая, чтобы для царей
Воспитывать причудниц-дочерей?
Сто рук слабее головы одной,
А триста звезд слабей, чем свет дневной!"
Прочтя письмо, увидела Шахру,
Что все слова устремлены к добру,
Что радостно такое сообщенье,
Что дочери высоко назначенье.
Послание доставивший гонец
Обрел в награду злато и венец:
Не одному ему, а внукам внуков
Хватило этих драгоценных вьюков!
Затем, блюдя обычай властелинов,
Шахру послала много паланкинов,
Рабов, рабынь и слуг, чей тонкий стан
Напоминал и тополь и платан.
Вис, что росла от матери вдали,
В дом предков из Хузана привезли.
Увидела Шахру, что дочь красива,
Лицом прекрасна, сложена на диво,
И жемчуга дала ей из ларца,
В молениях восславила творца.
Взглянув на дочь, она развеселилась:
Луна, казалось, в доме поселилась!
Украсила Шахру ее ланиты:
Фиалки-кудри золотом увиты,
А мускус в косах - словно запах счастья,
А на руках - жемчужные запястья.
Одела дочь в сверканье золотое,
Окуривала амброй и алоэ,
И стала Вис подобьем цветника,
Любой народ, любая эпоха по-своему пытаются объяснить окружающий мир, смысл жизни, выработать некую иерархию ценностей, - и создают свою мифологию. В египетской мифологии поэтичность доминирует над реальностью. Системный свод древнеегипетских мифов и легенд в литературно-художественном пересказе И.В.Рака продолжает традицию отечественных популярных изданий, посвященных наиболее значительным мифологиям Древнего мира, - Двуречья, Греции и Рима, Китая, Индии, Ирана.
Эта книга — о Салах ад-Дине, кто был благочестием (Салах) этого мира и веры (ад-Дин), о бесстрашном воителе, освободившем Святой Город от чужеземных завоевателей, о мудром и образованном правителе мусульман.
Японская культура так же своеобразна, как и природа Японии, философской эстетике которой посвящены жизнь и быт японцев. И наиболее полно восточная философия отражена в сказочных жанрах. В сборник японских сказок «Счастливая соломинка» в переводе Веры Марковой вошли и героические сказки-легенды, и полные чудес сказки о фантастических существах, и бытовые шуточные сказки, а также сказки о животных. Особое место занимает самый любимый в народе жанр – философские и сатирические сказки-притчи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вашему вниманию предлагается перевод и исследование сборника коротких рассказов и заметок в жанре бицзи, принадлежащего перу известного китайского литератора XVIII века Юань Мэя.Рассматриваемая коллекция рассказов и заметок Юань Мэя известна под двумя названиями: "О чем не говорил Конфуций" (Цзы бу юй) и "Новые [записи] Ци Се" (Синь Ци Се). Первоначально Юань Мэй назвал свой сборник "О чем не говорил Конфуции", но, узнав, что под этим названием выпустил сборник рассказов один писатель, живший при династии Юань, изменил наименование своей коллекции на "Новые [записи] Ци Се".Из 1023 произведений, включенных Юань Мэем в коллекцию, 937 так или иначе связаны с темой сверхъестественного.
ББК 84 Тадж. 1 Тадж 1П 75Приключения четырех дервишей (народное) — Пер. с тадж. С. Ховари. — Душанбе: «Ирфон», 1986. — 192 с.Когда великий суфийский учитель тринадцатого столетия Низамуддин Аулийя был болен, эта аллегория была рассказана ему его учеником Амиром Хисравом, выдающимся персидским поэтом. Исцелившись, Низамуддин благословил книгу, и с тех пор считается, что пересказ этой истории может помочь восстановить здоровье. Аллегорические измерения, которые содержатся в «Приключениях четырех дервишей», являются частью обучающей системы, предназначенной для того, чтобы подготовить ум к духовному развитию.Четверо дервишей, встретившиеся по воле рока, коротают ночь, рассказывая о своих приключениях.