Вирус - [45]

В этот вечер было ветрено. Порывы ветра раздували длинные волосы девушки, они ласкали мои щеки, и я опять ощутил знакомый аромат.

Наконец я не выдержал и осторожно спросил:

– Роза, как называются твои духи?

– Духи? Я не пользуюсь духами.

– Ну…

– Ты чувствуешь какой-то запах?

– Нет, я чувствую удивительный аромат, который исходит от тебя.

– Не знаю, с этим странным ароматом я родилась. Врачи сначала даже говорили, что у меня какая-нибудь болезнь.

– Да, заболеть такой болезнью – наверное, настоящее счастье, – сказал я.

Я замолчал. Но не потому, что мне нечего было сказать. В моей душе возникла тень другой девушки. Нет, не Хуан Юнь. Я был знаком с той девушкой много лет назад, но ее удивительный аромат по-прежнему преследовал меня. Я горестно опустил голову.

– Что с тобой? – встревожилась Роза.

– Нет, ничего.

Мы молча дошли до парка Сяньцзун-линь. В парке везде, куда ни бросишь взгляд, бродили пары. Влюбленные шли, тесно прижавшись друг к другу. Людей было столько, что в кафе с трудом нашлись свободные места. Наконец мы уселись в кресла, спинки которых были оплетены декоративными веревками.

Я пристально посмотрел на Розу.

– Почему ты так странно смотришь на меня? Мне даже неловко, – сказала она, приблизив ко мне лицо. – Я испачкалась или у меня появились веснушки?

– Нет-нет, я просто задумался.

– О чем задумался? Скажи.

– О том, что случилось недавно.

– А что недавно случилось? Это как-то касается меня?

– Нет, Роза, тебя это не касается. Ужасная гадость, тебе лучше ничего не знать. – Я решил не вовлекать ее в наше расследование и продолжил: – Давай лучше поговорим о другом. Например, о твоем прошлом.

– О моем прошлом? Тут нет ничего интересного. Я такая же, как все девушки здесь. – Она огляделась по сторонам.

– А твои родители? Почему они с тобой не живут?

– Они умерли, – спокойно ответила она.

– Прости.

Какой же я нескладный! Цветы не купил, теперь так бестактно ляпнул… Нет, никакая девушка никогда не полюбит меня.

– Ничего. Все люди рано или поздно умирают. Какая разница, когда. Лишь бы не мучиться. Что у двадцатилетних, что у семидесятилетних – жизнь одна. Бывает, человек прожил очень длинную жизнь, а поздравить его не с чем, потому что он не жил, а долго-долго мучился. Если младенец умер, даже не успев заплакать, может быть, это не так уж плохо для него. Кто знает, какие страдания ждали его в будущем. Ну, тебе этого не понять.

Она допила чай и начала раскачиваться в кресле, натягивая веревки, как на корейских качелях.

– Роза, расскажи о себе еще что-нибудь.

– Если тебе и правда интересно, хочешь, я изложу мою жизненную теорию? Человеческая жизнь измеряется не временем. Знаешь, человек, умерший в двадцать лет, не обязательно прожил меньше, чем тот, кто умер в семьдесят. В некотором смысле жизнь можно продлевать бесконечно. Например, мои родители вечно живы в моей душе. Я постоянно помню о них, и в этом смысле они живы. Но это только крошечная, малюсенькая часть жизни, а больше и важнее – это независимое бытие вне сознания других людей. Ход времени традиционно принято считать прямолинейным, но если судить о нем с точки зрения космологии, время способно искривляться, пространство тоже способно искривляться, как в черной дыре. Не надо полагать, что черная дыра – это что-то неимоверно далекое от нас. Может быть, черная дыра здесь – совсем рядом с нами. А может быть, я сама и есть черная дыра. Да нет, я пошутила.

С сомнением покачав головой, я спросил:

– Не понимаю, Роза, ты ведь изучала вычислительную технику. Чего же ты в астрономию подалась?

– Это не астрономия, а философия. В университете, кроме своей специальности, я прослушала курс философии. Меня очень интересуют такие категории, как пространство и время. Ну, хватит об этом.

Она говорила и продолжала качаться, ее лицо то приближалось ко мне, то отдалялось, я видел ее то ясно, то смутно, меня вдруг охватила странная сонливость. Я положил голову на край стола и стал смотреть в окно на ночную улицу. Там толпилось множество людей. В свете цветных неоновых огней весело смеялись красные парни и зеленые девушки, а я смотрел на них, и сонливость все сильнее сковывала меня. В оконном стекле отражалось лицо Розы, оно тоже раскачивалось как маятник больших напольных часов.

Она раскачивалась так равномерно, что мои веки начали двигаться в такт ее движениям. Ее лицо приближалось – я открывал глаза, оно отдалялось – мои веки опускались. А глаза самой Розы были широко открыты, они в упор смотрели на меня и ярко блестели в полутемном зале кафе. В какой-то момент я перестал видеть ее лицо – остались только глаза и ничего более.

Сознание отключилось. Я долго пролежал так, механически закрывая и открывая глаза. Наконец мне почудилось, что Роза протянула руку и нежно коснулась меня.

– Ты не заболел?

Девушка помогла мне подняться. Я ухватился за нее и встал, но смог только слабо перебирать ногами. Так, буквально повиснув на Розе, я потащился к выходу из парка Сяньцзун-линь. Роза остановила такси и спросила:

– Где ты живешь?

Наверное, я что-то ответил, потому что такси куда-то повезло меня. Роза поехала со мной. Прядки ее волос снова ласкали мое лицо, их острые кончики покалывали мне уголки глаз, было немножко больно, но я не мог сказать ни слова, не мог даже пошевелить пальцем: мои глаза были словно заморожены, и нос тоже, а все из-за знакомого аромата ее тела.