Две тысячи первый год нашей эры. У Цзян Хэ внезапно спеклось горло, словно необъяснимый жар поднялся изнутри. Этот жар зарождался где-то в груди и постепенно охватывал все тело. Цзян Хэ тут же вспомнил палящий жар под прямыми лучами солнца в Западнойпустыне, и сразу перед глазами возникла бескрайняя, покрытая солью пустынная равнина. Пейзаж становился все яснее и четче до самого горизонта, куда уходили песчаные барханы, иссохшие русла рек, растрескавшиеся плоские солончаки, похожие на черепашьи панцири, и там, вдали, — развалины древнего города, когда-то стоявшего на берегу озера, но затем поглощенного песком и обнаруженного только тысячу лет спустя.
Кто же совершил те преступления? Неужели действительно воспрянуло ото сна древнее заклятие и все закружилось вокруг белоснежных запястий невесты Цзян Хэ? Для слабой девочки это было невыносимо. Затем в расследование вступил Е Сяо, и все покровы начали постепенно спадать: песчаная буря, дно иссохшего озера, растрескавшиеся солончаки, своим видом напоминающие панцири черепах, руины портового города, испепеленные солнцем за тысячу лет…
Цзян Хэ поглядел на часы: уже половина одиннадцатого вечера. В большой комнате — несколько столов с компьютерами, один из них включен и работает, рядом — присоединенные к нему специальные устройства для археологических исследований. Одна из стен — сплошное стекло: это полки, где расставлены только что отреставрированные глиняные сосуды, начиная с неолита и кончая периодом великой Цинской империи. Здесь есть образцы практически всех эпох и династий. Это или разрозненные обломки, рассыпавшиеся на мелкие фрагменты, или же собранные в единое целое экспонаты, выставленные стройными рядами и безмолвно рассказывающие о древней истории Китая.
В углу просторного шкафа затаился человеческий череп. Не так давно студенты, находившиеся на археологической практике перед окончанием Водного института, собственными руками вырыли его из могилы танского периода в провинции Шэньси.
У практиканта Цзян Хэ, тогда державшего череп, непрерывно тряслись руки, словно он перестал ими владеть, словно эти руки были из совсем иной эпохи. Хотя практикант ясно осознавал, что кости сгнили тысячу лет назад, ему все-таки было страшно — казалось, из пустой глазницы на него вот-вот уставится мертвый глаз. От этой мысли он задрожал еще сильнее, его начало мутить. Преподаватель, ласково утешая Цзян Хэ, похлопал его по плечу, а рабочие, занятые на раскопках, заржали и принялись отпускать непристойные шуточки.
Те, кто выкопал из земли череп, и прежде всего первооткрыватель Цзян Хэ, должны были взять на себя и дальнейшую очистку. Маленькими бамбуковыми скребочками и щепочками он долго полировал древние останки, устраняя малейшие крупинки грязи, — при этом Цзян Хэ ощущал себя банщиком, не без гордости выполняющим тонкий педикюр на ступнях знатного клиента. По завершении полной очистки пришла очередь специальных моющих средств, и только после этого глазам людей открылась настоящая мертвая человеческая кость.
Впоследствии преподаватель сказал ему, что череп принадлежал юному танскому принцу, погибшему в очень раннем возрасте во время дворцового переворота.
Цзян Хэ встал и прижался лицом к стеклу шкафа, уставившись на древний череп. Затем вяло помотал головой и перевел взгляд за окно, где за стеклом были видны деревья. Темной ветреной ночью их ветки и листья отбрасывали дрожащие тени, которые затевали в комнате бессмысленную и глупую игру света и мрака.
Сквозь ветки и листья можно было разглядеть луну. Этой ночью она была особенно полной и круглой. И несмотря на то, что ветки с листьями частично заслоняли ее, ясно светивший диск просто резал глаза своей белизной и яркостью.
Старый дом стоял на этом месте уже очень много лет, а задолго до его постройки здесь шумела роща. В доме теперь был Научно-исследовательский институт археологии. Деревья окружали его со всех четырех сторон, что для этого города было большой редкостью. Перед широкими институтскими воротами располагалась просторная площадь, с которой уходил в город один-единственный узкий проезд. Чтобы снова почувствовать себя в городе, требовалось сделать три-четыре поворота.
Цзян Хэ окинул взором деревья и окружавшую институт сплошную ограду, и вдруг в глубине его существа родилось удивительное чувство, будто это тюрьма, он сам — заключенный, а побег отсюда невозможен.
Цзян Хэ распечатал пачку батареек и вставил их в гнезда приборов. Он нажал несколько кнопок — оконное стекло при этом даже отразило слабый дребезжащий звук, — и на экране устройства, соединенного с компьютером, возник сложный рисунок из ломаных линий. За компьютеры отвечал именно Цзян Хэ: мало кто еще разбирался в этих запутанных схемах. Пожилые сотрудники вообще не любили пользоваться компьютерами, зато всегда были готовы твердить о драгоценном опыте, накопленном годами.
Цзян Хэ внимательно вгляделся в светившийся перед ним экран. Сложный рисунок запутал его так, что перед глазами все помутилось. Практикант отчаянно потряс головой, чтобы привести в ясность мысли, но это не помогло. Оставалось только тупо и бессмысленно пялиться на экран, где мелькали причудливые, извилистые линии. Внезапно на экране монитора Цзян Хэ увидел что-то настолько пугающее — а может, осознал нечто настолько страшное, — что его глаза от изумления едва не выкатились из орбит. В неподдельном ужасе Цзян Хэ замер с выпученными глазами. Он дышал, широко раскрывая рот, словно ему не хватало воздуха. Цзян Хэ отошел от компьютера и приборов, присел на стул. Вдруг он встал, словно что-то вспомнив, и, спотыкаясь, побрел к столу с телефоном. Его взгляд невольно упал на шкаф — на ту полку, где стоял череп. Во взгляде практиканта отразился неприкрытый ужас.
