Вирус бессмертия - [45]

Овал его лица дрогнул и плавно превратился в зрачок револьверного дула. Павел вздрогнул, разглядев стальные полозья нарезки, уходящие в неведомую глубину – туда, где жила Смерть. Пространство завертелось водоворотом, пытаясь затянуть в приближающееся жерло, но круглый срез дыры вдруг затянуло тончайшей золотой сеткой, и Павла отбросило, как на батуте. Приглядевшись, он различил, что нити сотканы не из золота, а из живого огня. Струи световых корпускул переплетались, образуя систему из множества треугольников, замкнутую в окружность. Все это вместе вертелось, подобно глобусу, какой Павлу показывали на уроке географии, только теперь глобус не был картонным, его покрывали настоящие океаны и тонкая кисея облаков.

Павел понял, что падает на землю с невероятной высоты и тут же догадался, что оборвалась гондола аэростата. Он хотел закричать, но горло сжало ледяным спазмом, и ему не удалось выжать ни звука. С огромной скоростью, словно снаряд, Павел пронзил облачный пух и раскаленной кометой вонзился в светящуюся паутинку Москвы. Начерченный огнями город был невероятно похож на ту огненную фигуру, которая не дала ему упасть в револьверный ствол, но миг созерцания был столь краток, что память не успела запечатлеть подробности.

Невероятной силы удар потряс Павла, выдрав его из сна. Он понимал, что лежит, свернувшись калачиком, на кубе из черного стекла, но все же боялся открыть глаза. Почему-то веки отказывались подниматься. С огромным трудом Павлу все же удалось их разлепить, но, к своему удивлению, вместо тесного пространства герметичной кабины он разглядел вокруг себя пустынный перекресток. Не было больше огненных линий, зато появился ветер и качающийся свет фонаря. Снег падал густо, большими пушистыми хлопьями, кружась вихриками и волнами. Павел встал и направился вдоль дороги, постепенно трезвея от пронизывающего ветра. Он еще никогда не видел Москву настолько пустынной – за десять минут ни одна машина не прошуршала мокрыми шинами по мостовой, ни один пешеход не мелькнул в кружении снега. Можно было подумать, что город мертв, что в нем вообще нет людей. Может, и были когда-то, но давно вымерли – город превратился в пронизанную ветром пустыню из камня и льда. Что стало причиной этого, Павел не знал – то ли эпидемия вроде испанки, то ли вселенская катастрофа. Любая из тысяч роковых случайностей, от которых человечество счастливо ускользало столько времени, могла стать причиной этого.

Павел брел вдоль дороги, кутаясь в летную куртку, и на припорошенной снегом мостовой виднелись только его следы. Огромные дома приближались, нависали, проплывали мимо, словно надгробные плиты на кладбище. Параллельные линии бордюров пересекались в пространстве воображения, напрочь отрицая законы эвклидовой геометрии. Павел решил, что двигаться надо точно между ними. Он перелез сугроб и выбрался на середину дороги. Ему хотелось поскорее добраться до места пересечения бордюров, и он ускорил шаг, боясь до смерти замерзнуть под порывами ледяного ветра. Наконец остановился, достигнув нужного места. Дорога кончилась, бордюры пересеклись, превратившись в математически круглую клумбу. Посреди нее из земли торчал фонтан, похожий на чашу цветка или на рупор, пытающийся что-то выкрикнуть во Вселенную. В воздухе над каменным стержнем висела абстрактная металлическая фигура. По мере того, как она поворачивалась, ее вид вызывал самые разные ассоциации. Она ни на чем не держалась, не было ни тросов, ни подпорок – ажурная конструкция просто висела в воздухе, окутанная неясным белесым сиянием.

Павел задрал лицо к небу, любуясь необыкновенной скульптурой, а падающий с черных небес снег усиливал и без того щекочущее чувство полета. Это было необыкновенное ощущение. Казалось, еще чуть-чуть, и от взгляда на завораживающую фигуру родится необыкновенное открытие. Все разгадки сокровеннейших тайн Вселенной были скрыты в форме и движении этой конструкции, казалось, еще один оборот, и станет ясно, что движет звездами.

Павел проснулся, задыхаясь от безумного восторга – в последний момент перед пробуждением он отчетливо понял, что успел-таки понять наиглавнейший закон мироздания, закон, по которому рождаются атомы и умирают галактики.

Тесная кабина окружала Стаднюка, словно кокон, камень под ладонью едва заметно вибрировал, а в воздухе различался почти неслышный звук, как если бы кто-то в невообразимой дали волок по камням пустую железную бочку. Павел бросил взгляд на ртутный термометр и обомлел – столбик серебристого металла дрожал, то опускаясь ниже нуля, то взлетая до восьмидесяти градусов. Однако температура внутри кабины оставалась при этом неизменной.

– Черт! – Стаднюк помотал головой, не понимая, закончился сон или еще продолжается.

Лишь ударившись о край люка затылком, он окончательно удостоверился, что находится в реальности. Правда, легче от этого не стало – столбик термометра по-прежнему прыгал, а непонятный скрежет усилился.

«Словно черти скребутся в обшивку», – с содроганием подумал Павел.

Несмотря на ужас, его не покидало ощущение сделанного во сне открытия. Но чем дальше отступал сон, тем сильнее разрушалась, казалось бы, безупречная логика умозрительных построений, а уже через минуту Павел не понимал, в чем же, собственно, состояло его озарение. Еще пару минут в памяти крутились бессвязные обрывки воспоминаний, но и они исчезли вместе с последними остатками сна. Лишь самый яркий образ прочно засел в памяти – исполинский фонтан, направленный к звездам, и вращающаяся в воздухе конструкция.