Вирус бессмертия - [48]

* * *

Все утро следующего дня Симмонса не покидало какое-то тяжелое чувство. Он медленно укладывал свой рюкзак, когда во двор дома с лыжами на плече вошел этнограф Джон Харпли.

— Реджет предложил мне сопровождать вас, если вы, конечно, не возражаете, — сказал Харпли. И прибавил с несколько натянутой улыбкой: — Вы же знаете, что меня почему-то считают в колонии единственным авторитетом во всем, что касается джаатов.

— Я очень рад, что вы пойдете со мной, — с жаром воскликнул Симмонс. — Бог свидетель, что я нуждаюсь в помощи. — Он благоговел перед знаниями Харпли.

Бродячая собачонка некоторое время бежала за ними. Харпли молчал; несмотря на заверения Симмонса, он явно боялся показаться навязчивым.

— На первый взгляд, джааты ничем вроде бы и не отличаются от туземцев на других планетах, — начал Симмонс, чтобы ободрить Харпли, — но чем больше я с ними встречаюсь, тем больше непонятного я нахожу в них.

— Я согласен с вами! — Эта тема волновала Харпли, и он сразу же потерял всю свою сдержанность. — Но в чем тут дело? Ведь все разумные существа, объединяющиеся в коллективы, характеризуются определенными особенностями — назовем их «благоприобретенными», или «социальными», — которые необходимы не только для существования их как рас, но и для нормальной деятельности их общин. Сюда входят, между прочим, уважение к закону, понимание значения совместного труда, а также долга по отношению к другим, может быть, эмоции — сочувствие, нежность… Короче говоря, все то, что охватывается старым, как мир, изречением: «Не относись к другим так, как ты не хочешь, чтобы относились к тебе». Вот в этом отношении джааты и земляне как расы схожи между собой. Что же касается различий, то они относятся к более фундаментальным характеристикам. — Он замолчал и бросил нерешительный взгляд на Симмонса.

— Да, да. Я вас слушаю, — отозвался тот.

— Фундаментальные же характеристики какой-либо расы разумных существ более глубоки и менее очевидны. К ним можно отнести всевозможные инстинкты, семейные обычаи и целый ряд других особенностей. Вот их-то гораздо труднее раскрыть и понять. И в этом причина того, что мы не понимаем джаатов.

— Вряд ли все это так просто, Джон. — Они вышли уже из города и остановились у небольшого кладбища, чтобы надеть лыжи. — Я бы хотел рассказать вам одну историю, которая произошла со мной вскоре после того, как мы поселились здесь. Однажды, бродя по сопкам, я заблудился и попал в одну из деревень туземцев. Вы ведь помните, в те времена они относились к нам не так враждебно, как сейчас. Так вот, они как раз намеревались кого-то хоронить. Один из джаатов, довольно молодой на вид, обошел собравшихся и попрощался со всеми. И вдруг я понял, что это именно его-то и собираются хоронить.

Симмонс остановился и перевел дух.

— Я до сих пор еще не верю тому, что тогда увидел. Джаат лег на землю; и тут на несколько секунд что-то отвлекло мое внимание. Когда же я снова посмотрел на него, он был уже старым, очень старым. И он перестал дышать. Он умер!

— Я слышал о подобных вещах, — подтвердил Харпли, — и я много размышлял над этой их странной способностью. Сопоставив факты, я пришел к выводу, что этот присущий им дар может проявляться иногда и совсем иначе. Ваша история, пожалуй, есть лишь частный случай какого-то единого закона. В вашем рассказе речь шла об одном джаате, который взял да и умер. Но были ведь и такие случаи, когда эта их непонятная способность распространялась и на других. Так, однажды я стоял на вершине сопки и наблюдал за джаатом, который шел внизу по берегу реки на расстоянии каких-нибудь четырехсот метров от меня. Когда он приблизился к опушке леса, я увидел одну из этих больших тигроподобных тварей; вы знаете их, конечно, — ну тех, которые размножаются делением. Хищник притаился на ветках дерева. Я крикнул, чтобы предупредить джаата об опасности, но он был слишком далеко от меня, чтобы услышать. Зверь прыгнул вниз, прямо на спину джаата. Я отчетливо видел, как его когти глубоко вонзились в тело жертвы.

Я бросился к ним. И вот здесь произошло что-то странное. Я знаю, я не мог свернуть в сторону, я не мог заблудиться — я бежал прямо к ним, и, однако, оказался вдруг у подножия сопки, в стороне от того места, где только что был. Я снова бросился в лес. Но когда я нашел наконец место, где разыгралась эта трагедия, — и джаат и зверь исчезли. Спустя несколько минут я увидел какого-то туземца, взбиравшегося на сопку, но уже на противоположном берегу реки… И это-таки был тот самый туземец! Я оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что все это мне не приснилось: я нашел следы, оставленные зверем. Я даже взобрался на то дерево и увидел на его стволе глубокие царапины от когтей. Но на земле я не мог обнаружить ничего, что свидетельствовало бы о борьбе. Ни крови, ни следов на песке. И, однако, я видел ведь собственными глазами, как зверь напал на джаата.

— Вот видите, — с жаром воскликнул Симмонс. — Два совершенно разных события, и одно непонятнее другого. Как же вы их объясняете?

Харпли покачал головой:

— Никак я их не объясняю. Для джаатов этот дар, по-видимому, является таким же естественным, как для нас — наши пять чувств. Возможно, все дело здесь в какой-то паранормальной способности.