Виртуальные связи - [71]

– Эсмеральда…

– Что?

– Пришли хотя бы Джепег, плизззз!

– Легко. – Я выслала ему фото Дженифер Анистон.

Возникла пауза.

– Надеюсь, что ты не старый, разбитый остеохондрозом извращенец, живущий где-нибудь в Екатеринбурге? Я этого не перенесу.

– Почему?

– Потому что не хочу мечтать о каком-нибудь мужике из Екатеринбурга. Это нарушает мои принципы. ☺

– Твои проблемы.

Я вышла из Сети и пошла в дом, к комарам и соевой похлебке. На губах у меня блуждала улыбка.

* * *

– Ты можешь мне нормально объяснить, как эта чертова штуковина включается? Яна, может, я лучше сама доберусь? Это все очень сложно.

– Я уже согласовала все с Машкой. Она тебя заберет со станции, когда твой автобус приедет, только надо будет позвонить с этой чертовой штуковины. Или топать с тремя сумками через лес добрых полтора часа. Мам, что за детский сад. От одного раза не облучится твой мозг.

– Я не понимаю. Что, вот сюда нажать? Вот же, я жму – не работает.

– Надо ждать долго. – Терпение Яны истончалось, как хлопковая ткань после многократной стирки. Мать ее измотала. Она уже начинала думать, не нанять ли такси от дома и до самой дачи. Так бы вышло дешевле, по крайней мере нервы были бы целы.

– Как долго? А когда держишь – надо давить?

– Ну, конечно!

– Что ты злишься? Ты же не написала. Вот у тебя написано: нажать на красный кружочек с точкой. Во-первых, это не совсем даже и точка. Это же скорее палочка.

– Ма-ам!

– Что? Не мамкай. Надо писать все как надо, – возмущалась мать. – А то ты совсем как Машка. Бросит два слова, прыгнет в свой кабриолет и была такова. Хоть бы сказала, как у нее дела. Хоть бы забежала на пару минут. Вот где она, что она делает? Уволилась, с этой палкой бегает. Так, что дальше. Введите PIN… нет, это невозможно.

– Я это уберу. Этого не будет. – Яна потянулась к телефону. Вписывать еще и графу про PIN в список из девятнадцати пунктов по работе с телефоном было выше ее сил.

– Ох уж эти телефоны. Все их накупят, потом теряют, переживают, ходят все в долгах. Все мозги свернули. Нет, вот в таких ситуациях, как у нас, на дачу поехать, это удобно. Я же не спорю. Раньше я бы могла надеяться, что дочь приедет меня встречать, а теперь я должна мучиться с этим списком и звонить. – Мать вздохнула и склонилась над списком. К операции «звонок» она готовилась обстоятельно, измотав Яне все нервы.

– Это не так уж и трудно. Только набрать номер. В крайнем случае попросишь кого-нибудь.

– Ага. Встану на шоссе и попрошу этих… плечевых.

– Господи, это-то ты откуда знаешь! – поразилась Яна.

Мать ответила загадочно:

– Я тоже прессу читаю.

– Лучше бросай это дело. Так, давай дальше. Когда загорится экран, нужно дождаться приветствия.

– Он меня будет приветствовать? – хмыкнула мать. – Может, он мне и в ноги поклонится? Ладно, молчу. Нет, правда. Как дела у Маши? Она какая-то ходит не такая. Сама не своя.

– Веселая, ты имеешь в виду? – Яна улыбнулась. Только их с Машкой мать могла волноваться из-за того, что дочь ходит веселая и занята каким-то своим, пусть и сомнительным делом.

– И что это за глупости с фотографиями? Мою соседку напугала. Перещелкала у нее всю семью. Чего там щелкать? Там плиту не мыли лет двести, потому что невестка свинья. Нарожала троих детей, а плиту не моет. Я сама видела – борщ выкипел и на плиту. А она и бровью не повела. Свинья. И потом, какая там настоящая любовь? Ты слышала про их племянника?

– Нет. А что такое? – Яна понимала, что так просто она от матери не уедет. Но… не очень-то и хотелось. Куда ехать-то? Домой? Теперь, когда в доме стояла та самая вожделенная тишина, особенно когда даже сын уходил в Интернет, надевал наушники и застывал в своей комнате перед экраном, ей хотелось бежать куда-нибудь, куда угодно. У маминой соседки была трехкомнатная квартира, старый муж, сын с невесткой и тремя детьми, а теперь еще и племянник. И Яна начинала догадываться, почему Машка захотела их фотографировать. Настоящая любовь не бывает без загаженной плиты и племянника. Она вообще не выглядит как любовь, иногда она выглядит как каторга, а понять, что это была именно любовь, можно только потом, когда вокруг становится тихо и чисто. Слишком тихо и невозможно чисто.

– Приехал из Таганрога, вроде он там отсидел. За мелкое хулиганство или за кражу. Я его видела, тихий такой. Маленький. Все молчит и извиняется как оглашенный. Приехал, значит, устраиваться в Москву. И к моей соседке. Мало ей невестки с внуками. Они его приютили. Мне все газеты носил из почтового ящика, а иногда чай мы с ним пили. Газеты мои почему-то к ним в ящик кладут постоянно.

– Потому что ты же с почтальоншей поругалась из-за рекламы, вот она и мстит, – рассмеялась Яна, подливая себе ромашкового чаю. Ромашка, конечно, с дачи, своя. Сушеная, она всю зиму и весну провисела на веревочке в кухне.

– А почему я должна читать эти проклятущие буклеты? Рассадники всякой дряни. Я телевизор выкинула, так этот ваш треклятый прогресс ко мне в почту лезет. Не просила я. – Мать от возмущения раскраснелась. Война с почтальоншей длилась уже несколько месяцев с переменным успехом. Сейчас в пользу почты.

– Как-нибудь она тебе что-то важное не донесет.