Виртуализированный мир капитализма - [76]

Желание позволяет представлять и удерживать целостность общественной жизни в ее движении и именно со стороны движения. Оно, таким образом, делает идеал общественного развития определением субъектности и субъективности личности. Желание субъекта связывает элементы деятельности и является той идеальной формой, где целесообразность выступает как целосообразность, а значит, и самоцельность. Только такая самодельная деятельность выходит на уровень чувственности (по А.С. Канарскому), преодолевает пределы ощущаловки (А.В. Босенко) – восприятия единичного, в которые замыкает человека виртуализированное производство. Это происходит постольку, поскольку практически в единичном представляется и удерживается всеобщее (то есть все-общественное) в своем движении.

«В конечном счете, есть своеобразное неписаное правило, аксиома, само собой разумеющееся в том, что реальная необходимость жизни – выше чисто мысленного ее выражения, что если уж распределять энергию сознания, то оно чаще и быстрее будет оказываться на стороне этой реальной необходимости, будет органически вплетаться в само ее осуществление, а не обособляться от него» (А.С. Канарский) [9, с. 145].

Желание, как необходимый момент действительной чувственной деятельности, утверждающей человека во всей полноте, таким образом, в процессе своей реализации преодолевает фрагментарность путем обезразличивания ближайших условий жизни, по отношению к общественному идеалу Оно выступает как существенный момент снятия частичности, создающейся виртуализированным производством человека, как момент выхода на практику, поскольку само содержание деятельности реализуется в чувственных состояниях личности. Такое желание не нуждается в подавлении ради долга или любой другой формы утверждения всеобщего.

В метафорической формуле “Делай что хочешь и будь что будет”, которая прямо не сформулирована, но читается между строк в диссертации Алушкина, интересна и вторая сторона. “Будь что будет” в таком понимании выступает не как форма социальной безответственности, а как способ осуществления ответственности перед будущим, как источник активности, позволяющий “ввязаться в бой” там, где его исход нельзя заранее предугадать, но и не бороться тоже нельзя. Если желание выражает общественную необходимость, то по этой необходимости нельзя не действовать, несмотря на все имеющиеся риски. Действие в таком случае оказывается субъектным при любом исходе борьбы, даже если абстрактное желание окажется неосуществимым, а исход борьбы будет не в нашу пользу, или в нашу, но не в соответствии с желанием. В таком действии осуществляется диалектика субъективного и объективного, ломающая наличное бытие с его законами даже при возможной неудаче. Бездействие в данном случае отнимает саму возможность развертывания целостности человека в историческую тотальность, то есть саму возможность социального творчества.

Коллектив оказывается пространством субъектности (межсубъектности) как непосредственно-коллективная форма свободной человеческой деятельности, только если он способен быть полем формирования таких желаний как начала отрицания фрагментарности на уровне личности. Однако не следует забывать, что желание – идеальный момент. Оно само является результатом всей предшествующей деятельности – всего предшествующего исторического развития, освоенного, то есть деятельно переработанного личностью в свою собственную способность в совместно-разделенной деятельности с другими людьми.

И А.С. Канарский, и С.В. Алушкин обращают наше внимание на то, что преодоление разорванности мышления и чувств, характерного для современного способа производства общественного сознания, на уровне личности выступает как совершенно необходимое условие выхода на историческую субъектность, а значит, на подлинную чувственность и подлинное мышление. Это относится, в конечном счете, ко всем представителям масс, выходящим на уровень субъектности, в каком бы именно виде деятельности этот выход не совершался.

Непосредственно-коллективная свободная человеческая деятельность представляет собой самоцельное социальное творчество, поэтому она с необходимостью должна быть непосредственной – взятой по мерке наивысшего человеческого интереса. Самоцельность тут совпадает с непосредственностью самой чувственной деятельности, если понимать ее по Канарскому:

«Напротив, речь идет о самоцельности, которую ни при каких обстоятельствах нельзя превратить в конечную цель получения удовольствия от одного проявления жизни без того, чтобы все остальные проявления такой жизни не оставались неосуществленными. Другими словами, речь идет о самоцельности такой деятельности человека, в которой выявляется самодвижение общественного идеала жизни, реализующегося совокупностью всех отношений (удовольствий) человека, цельностью их человеческого выражения. Только в движении (курсив наш – M.BJ такой самоцельности – как меры выражения удовольствия от всевозможных проявлений общественной жизни – положен искомый смысл непосредственности состояния человека.

Другими словами, непосредственное есть процесс