Virtuality - [6]

Шрифт
Интервал

Откуда я знаю это слово — параноик?

Я говорю:

— Я не знаю. Вы мне поможете?

Я очень хочу, чтобы мне кто-нибудь помог. Мне нужен спаситель. Вроде как собственная Служба спасения. Личная Скорая помощь. Персональный Иисус. Да.

Доктор говорит:

— Для того чтобы помочь, нужно знать, чем помочь. То есть, поставить диагноз. Вы всё забыли, так?

Я киваю головой.

Доктор продолжает:

— Но вы ведь не знаете, зачем сюда пришли, вы же всё забыли?

Я опять киваю головой.

Он говорит:

— Значит, нам нужно разобраться не только с потерей памяти, но и с причиной, почему вы сюда пришли, от чего хотели избавиться.

Я отвечаю:

— Может, вы мне скажете, почему я всё забыла?

— Пока не могу сказать. Вариантов может быть несколько, — отвечает доктор.

Ага, несколько. Я опять киваю головой. Похоже, сегодня я только и буду делать, что кивать головой. Я буду со всем согласна. Ну, почти со всем. В разумных пределах, как это принято говорить.

— Давайте сразу оговоримся. Всё, о чём мы будем здесь разговаривать, останется только в этих стенах. И в моей голове. И в вашей. Поэтому попрошу вас быть предельно искренней. Договорились?

Похоже, у меня нет выбора. Ещё бы что-то знать о себе, чтобы рассказать искренне. Я снова киваю головой. И говорю:

— Договорились.

— А теперь представьтесь, пожалуйста.

— Я не помню, как меня зовут.

Я действительно не помню.

— У вас документы с собой есть? — спрашивает доктор.

— Да, есть паспорт, — отвечаю я.

— Откуда вы знаете?

— Перед тем, как меня пригласила ваша… — я хочу сказать «секретутка», но, кажется, это будет не политкорректно, — ассистентка, я решила осмотреть содержимое сумочки.

— И что интересного вы там увидели?

— Вроде ничего. Кроме того, что я, кажется, богата.

Доктор смеётся:

— Если бы это было не так, мы бы с вами не встретились.

— К чему вы клоните?

— Почему вы решили, что вы богаты?

Я задумываюсь. Отвечаю:

— Потому что у меня в сумочке тысяч шестьдесят рублей. Не меньше. Может, даже сто.

Доктор опять смеётся. Он говорит:

— Милочка, — он делает небольшую паузу, и на этом слове меня передёргивает. Он продолжает: — это не такие уж большие деньги. Это частная элитная клиника, наши услуги вовсе не из дешёвых. И люди, приходя сюда, уже знают это. Вы же не просто так сюда пришли, вы записались на приём не меньше, чем две недели назад. Да и, в конце концов, вы могли просто получить зарплату перед тем, как прийти сюда. Или снять деньги в банкомате на карманные расходы на пару дней. Чтобы пройтись по магазинам. Значит, вы подсознательно знаете, что вы богаты. Значит, вы всё же что-то помните. Весь город знает, что мои клиенты — это средний класс как минимум. К психотерапевтам редко приходят бедные. У них других забот полно.

— Не называйте меня милочкой. Меня это бесит, — говорю ему я, дождавшись момента, когда он закончит говорить.

Доктор снова начинает посмеиваться.

— Какая вы, оказывается, нервная. А откуда вы знаете, что это вас бесит? — спрашивает он.

И, правда, откуда?

Я говорю:

— Не знаю. Просто бесит и всё.

— Запомните это обязательно. Это тоже подсознательная реакция. Наверняка в прошлом у вас случилось что-то, к примеру, какой-нибудь человек, раздражавший вас, называл вас так, и у вас в памяти закрепилась такая отрицательная ассоциация с этим словом.

Его слова не лишены смысла. Кажется, я его понимаю. В голове встаёт вопрос, и я его задаю:

— То есть, вы полагаете, что каждая мелочь может оказаться существенной?

— Разумеется. Иногда даже решающей. Запомните это.

Каждая мелочь может стать решающей. Откуда-то мне вспомнились эти слова.

Доктор говорит:

— У вас есть блокнот?

Я пытаюсь припомнить. Вроде нет. Говорю:

— Нет, в сумке не видела.

Доктор встаёт из своего массивного кресла — я бы даже сказала трона, — подходит к шкафу, открывает стеклянную дверцу, достаёт оттуда какую-то маленькую, но толстую книжечку в переплёте из коричневой кожи добротного вида. Потом снова садится в свой трон. Выглядит он действительно как-то величественно. Знаете, а у него фигура очень даже ничего. Широкие плечи, подтянутый живот, массивная грудь. Видимо, он много тренируется. И это в сорок-то лет. Или сколько ему там. Ловлю себя на мысли, что мне нравятся мужчины, которые за собой следят. Дмитрий Валентинович открывает ящик стола. Что-то достаёт. Ручка. Закрывает ящик. Протягивает мне книжечку и ручку. Говорит:

— Вот, возьмите. Это ежедневник и ручка. В качестве бонуса, — он улыбнулся и сказал: — Записывайте в него все мысли, которые возникают у вас подсознательно. На каждой строчке новую мысль. И каждый день перечитывайте.

Задумчиво спрашиваю:

— Зачем?

— Знаете ли, — говорит доктор, — есть несколько видов памяти. Когда вы пишете, работает ваша механическая память. Механическая память — это способность людей к подсознательному запоминанию определённой последовательности действий. Механическая память, позволяющая человеку приобрести некоторые двигательные навыки, также зачастую способствует более длительному сохранению информации в долговременной памяти. Когда вы записываете, вы тоже запоминаете. А если запоминаете, то, записав что-либо, а потом, прочитав, вы можете получить возможность и вспомнить это. Повторение — мать учения.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.