Виргинцы (книга 2) - [10]

— Вот уж поистине замечательный сюрприз препод-несли вы нам перед отходом ко сну, мальчики, — говорит генерал. — А когда вы придете к нам пообедать? Завтра?

Нет, завтра они обедают у госпожи Бернштейн. В таком случае послезавтра? Да, они дают обещание прийти послезавтра, и это и есть тот самый день, с которого мы начнем нашу главу, и тот самый обед, на который мы уже имели честь пригласить нашего читателя вместо полковника Джеймса Вулфа, отлучившегося по делам сугубо личного свойства.

С какой целью? — спросите вы. О вет, не для того, чтобы просто отобедать, нет, но еще и прослушать Сообщение мистера Джорджа Эсмонда-Уорингтона, которое он, несомненно, собирается сделать. Ну вот все и расселись и, как видите, — не в роскошной столовой милорда, но в маленьком уютном кабинете (а быть может, это гостиная?) окнами на улицу. Уже убрали со стола, генерал уже провозгласил здоровье короля, слуги покинули комнату, гости полны внимания, и мистер Джордж, откашлявшись и зардевшись легким румянцем, приступает к рассказу:

— Мне вспоминается сейчас, как на совете у нашего генерала некий маленький филадельфиец, чей ум и проницательность мы не раз имели возможность отмечать, возражал против проведения той самой военной операции, плачевный исход которой полностью доказал его правоту.

"Разумеется, — говорил он, — когда войска вашего превосходительства достигнут форта Дюкен, эта небольшая слабая крепость никак не сможет оказать сопротивление такому генералу, такой армии и такой артиллерии. Но берете ли вы в расчет, сэр, все трудности похода? Вашему превосходительству придется пробираться через девственные леса, где не ступала нога человека, вам придется самим прокладывать себе дорогу, и ваше войско растянется не меньше чем на четыре мили. Во время продвижения через лес ваши ослабленные этим обстоятельством солдаты будут подвергаться бесчисленным нападениям с тыла, с фронта и с флангов — нападениям неприятеля, который будет для вас невидим и неуловим и чей опыт в ведении такого рода войн сделал его чрезвычайно искусным в устройстве засад".

"Вздор! — сказал генерал. — Эти дикари могут навести страх на вашу необученную милицию ("Чрезвычайно вам признателен, ваше превосходительство, за столь лестный отзыв", — подумал, вероятно, сидевший за столом мистер Вашингтон), но регулярная армия его величества никогда не дрогнет перед индейцами".

"От всего сердца надеюсь, что вы правы, сэр", — отвечал мистер Франклин со вздохом, чем вызвал, конечно, кривые усмешки на лицах всех приближенных генерала, ибо как мог этот почтмейстер, этот нахальный штатский позволить себе высказать суждение о вещах, в которых он ровным счетом ничего не смыслит.

Мы все презирали примкнувших к нам индейцев, и наш командир невысоко ставил их службу. Своим возмутительным обращением с индианками наши офицеры восстановили против себя дружественных нам вождей, и в конце концов их осталось на нашей стороне не больше семи-восьми человек. Имей мы в тот роковой день, девятого июля, впереди сотни две индейцев, исход боя мог бы быть иным. Они отбили бы атаку индейцев, сражавшихся на стороне французов, и не дали бы возникнуть тому паническому бегству, которое вслед за этим нападением последовало. Теперь уже известно, что французы готовились сдать форт, никак не рассчитывая его удержать, и даже сами индейцы, сражавшиеся на их стороне, возражали против столь отчаянного шага, как нападение на такого превосходящего по своим силам противника, как мы.

Я находился там же, где наш генерал, — с главными силами, — когда впереди началась пальба, и адъютанты один за другим поскакали туда. Первая атака неприятеля была успешно отбита нашими передовыми частями, и наши солдаты ликовали и кричали "ура". Но вскоре наш огонь ослабел, а на нас со всех сторон, из-за каждого дерева, из-за каждого куста стали лететь пули, поражая одного за другим. Мы шли правильным строем — застрельщики впереди, знамена и две небольшие пушки в центре, обоз с крепким охранением замыкал тыл; сначала, две-три мили, нам приходилось продвигаться но открытой местности шириной в полмили, по обе стороны которой тянулись густые заросли. Некоторое время нам палили прямо в лоб, но затем, довольно скоро, противник открыл стрельбу и с флангов — из леса. Наши ряды стали быстро редеть, причем офицеров было уложено больше, чем солдат. На первых порах, как я уже сказал, солдаты кричали "ура" и отстреливались, и наши пушки даже открыли огонь по лесу и, казалось, заставили замолчать засевших в засаде французов. Но потом ружейная стрельба из-за укрытия началась снова. Наши ряды дрогнули, солдаты, невзирая на приказы и крики генерала и офицеров, посылавших их вперед, сбились в кучу и принялись беспорядочно палить в чащу, что, конечно, не достигало цели. Авангард повернул и побежал назад, к главным силам. Многие солдаты были ранены, другие просто испуганы; они кричали, что там, впереди, пять тысяч французов и без числа этих дьяволов-индейцев, которые дико вопят, бросаются на наших поверженных на землю солдат и снимают с них скальпы. Из леса к нам доносились крики индейцев, а наши люди продолжали падать, сраженные летящими оттуда пулями. Теперь уже никакая сила не могла заставить их идти вперед. Из всех адъютантов, посланных командиром, ни один не вернулся обратно. Наконец пришел и мой черед: я был послан к капитану Фрезеру, находившемуся в авангарде, с депешей, которую ему не суждено было получить, а мне — доставить.