в которой один из виргинцев навещает отчий край
В библиотеке одного из самых знаменитых американских авторов висят на стене две скрещенные шпаги: их носили его предки в дни великой американской Войны за независимость. Одна доблестно служила королю, другая же была оружием мужественного и благородного солдата республики. Имя владельца этих ныне мирных реликвий пользуется равным уважением и в стране его предков, и у него на родине, где таланты, подобные его таланту, всегда находят радушный прием.
Нижеследующая повесть невольно приводит мне на память эти две шпаги, хранящиеся в бостонском доме достопочтенного писателя. В дни революционной войны два героя этой повести, дети Америки, уроженцы Старого Доминиона, оказались во враждебных лагерях, но по ее окончании вновь встретились с подобающей братской нежностью, ибо, как ни яростен был разделивший их спор, любовь между ними не угасала ни на мгновение. Полковник в алом мундире и генерал в синем висят бок о бок в обшитой дубовыми панелями гостиной английских Уорингтонов, где потомок одного из братьев показал мне эти их портреты, а также их письма и принадлежавшие им книги и различные документы. В семье Уорингтонов вышеупомянутые портреты, для отличия от других славных представителей этого почтенного рода, всегда называют "Виргинцами"; и так же будут названы эти посвященные им записки.
Оба они многие годы провели в Европе. Они жили на самом рубеже тех "былых времен", которые мы так быстро оставляем далеко позади себя. Им довелось узнать самых разных людей и различные превратности судьбы. На их жизненном пути им встречались знаменитые люди, известные нам только по книгам, но словно оживающие, когда я читаю о них в письмах виргинцев: я словно слышу их голоса, пробегая глазами пожелтевшие страницы, исписанные сто лет назад, испещренные юношескими слезами, которые исторгла несчастная любовь, с сыновней почтительностью отправленные на следующий же день после прославленных балов или иных торжественных церемоний величественных былых времен, покрытые торопливыми каракулями у бивачного костра или в тюрьме; а одно из этих писем даже пробито пулей, и прочесть его можно лишь с трудом, ибо оно залито кровью того, кто носил его на груди.
Эти письма, возможно, не дошли бы до нас, если бы их не сберегала с ревнивой любовью та, с кем их авторы поддерживали деятельную переписку, как и повелевал им долг. Их мать хранила все письма сыновей, с самого первого, в котором Генри, младший из близнецов, шлет привет брату, лежавшему тогда с вывихнутой ногой в виргинском поместье их деда Каслвуд, и благодарит дедушку за пони (он уже катался на нем в сопровождении гувернера), и до самого последнего — "от моего любимого сына", — которое она получила лишь за несколько часов до своей смерти. Эта почтенная дама побывала в Европе лишь однажды, в царствование Георга II, вместе со своими родителями; она укрылась в Ричмонде, когда каслвудский дом был сожжен во время войны; и неизменно называла себя госпожой Эсмонд, так как не слишком жаловала и фамильное имя, и самую семью Уорингтонов, считая, что они далеко уступают ей в родовитости.
Письма виргинцев, как вскоре убедится читатель по тем образчикам, которые будут предложены его вниманию, отнюдь не полны. Это скорее намеки, чем подробные описания, — отдельные штрихи и абрисы, и вполне возможно, что автор этой книги не всегда умел распознать истинный их смысл и порой употреблял неверные краски; однако, прилежно изучая эту обширную корреспонденцию, я пытался вообразить, при каких обстоятельствах писалось то или иное письмо и какие люди окружали его автора. Я обрисовывал характеры такими, какими они мне представлялись, и воссоздавал разговоры такими, какими, по-моему, мог бы их услышать, то есть постарался в меру моих способностей воскресить давнюю эпоху и ее людей. Успешно ли была выполнена вышеупомянутая задача и может ли эта книга принести пользу или доставить развлечение, снисходительный читатель соблаговолит решить сам.
В одно прекрасное летнее утро 1756 года, в царствование его величества короля Георга II, виргинский корабль "Юная Рэйчел" (капитан Эдвард Фрэнкс) поднялся вверх по реке Эйвон, благополучно возвратившись из своего ежегодного плавания к устью Потомака. Он вошел в Бристольский порт во время прилива и бросил якорь возле пристани Трейла, каковая и была местом его назначения. Мистер Трейл, совладелец "Юной Рэйчел", заметил приближение корабля из окна своей конторы, немедленно сел в лодку и вскоре уже поднялся на его борт. Судовладелец был крупный представительный мужчина без парика, и весь его облик дышал серьезностью и сдержанной важностью; он протянул стоявшему на палубе капитану Фрэнксу руку и поздравил его с быстрым и успешным завершением плаванья. Потом, упомянув, что нам следует быть благодарными небесам за все их милости, он сразу же перешел к делу и принялся задавать вопросы о грузе и числе пассажиров.
