Виновный - [73]

В дальнем углу был свободный писсуар. Отливая в белый фарфор, Дэниел выдохнул.

— Все хорошо, Денни?

Это был суперинтендант Маккрум. Расстегивая ширинку, он слегка задел Дэниела плечом.

— Иногда я думаю… — начал Маккрум, и его северный акцент в холодном викторианском туалете прозвучал неожиданно тепло и радушно, — неужели нет другого способа? Этот суд — просто варварство. Нельзя заставлять их проходить через это.

— Не могу не согласиться, — произнес Дэниел.

Он застегнулся и принялся мыть руки. Его волновало, как Себастьян справится с предстоящими ему долгими заседаниями, когда худшее всегда впереди.

— И это только начало… — заметил он.

— Знаю, бедная женщина, — произнес Маккрум.

Дэниел отвернулся и вышел, не сказав ему ни слова, только слегка кивнув. Пожилой человек проводил его взглядом.

22

Один год накладывался на другой, как борозды вспаханной земли. После того как куры выклевали всю замазку из окон, выходивших на задний двор, Минни заказала новые рамы. Ветер сорвал с крыши несколько листов шифера, образовав щель, и когда шел дождь, сквозь нее медленно капало в ведро на лестнице. На починку крыши не было денег, и так продолжалось больше года. Дэниелу было поручено выливать воду из ведра по утрам.

Козел Минни, Гектор, умер на третью зиму Дэниела в Брамптоне, но уже весной она купила ему на замену козу с двумя козлятами. Дэниелу было позволено делать утреннюю дойку: смазывать козье вымя кремом и терпеливо, методично выдавливать из сосков молоко. Минни его научила. Они сделали для коз отдельный загон, часть которого отгородили для дойки, — туда другим обитателям двора вход был запрещен. Минни сказала Дэниелу, что в доильне должна быть безукоризненная чистота. По вечерам они отлучали козлят от козы, чтобы вымя у нее наполнилось молоком. Козу звали Барбарой, а козлят Дэниел окрестил Броком и Лиамом, в честь игроков «Ньюкасл юнайтед», хотя оба козленка были женского пола.

По вечерам, после ванны и домашних заданий, они с Минни играли в нарды — она при этом жадно прихлебывала джин, а он высасывал крем из шоколадных эклеров. Она восхищалась его способностью считать, не отмечая цифры на доске. Иногда вместо нардов были карты, вист или очко. Они играли под музыку: Минни ставила пластинки Элвиса, Рэя Чарльза, Бобби Дарена. Кладя карты на стол, Дэниел пританцовывал плечами, а она вскидывала брови и бросала Блицу крекер.

Дэниелу исполнилось тринадцать, и это был его первый год в средней школе имени Уильяма Говарда на Лонгтаун-роуд. Он был капитаном футбольной команды и завоевал две золотые медали в беге на длинную дистанцию, но по-прежнему оставался меньше ростом и субтильнее остальных мальчишек в классе. На следующий год ему предстояло начать готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. Ему особенно удавались английский, история и химия. Иногда после школы к нему домой приходила девочка по имени Кэрол-Энн, на год старше его. Она была сорванцом, и он научил ее, как подбрасывать футбольный мяч разными частями тела, не давая ему упасть, и ухаживать за скотиной. Когда ее мать работала допоздна, Минни оставляла ее ужинать. Кэрол-Энн не была его девушкой, ничего подобного, хотя он и видел ее груди, когда верх ее купальника оттянуло водой во время заплыва в реке Ирвинг прошлым летом.

В школе Дэниел был популярен. Благодаря футболу у него появились друзья, и он почти перестал ввязываться в драки. Но, если не считать Кэрол-Энн, редко кто из ребят приходил на ферму. Денни приглашали на дни рождения, и он ходил на все школьные вечеринки. У него был круг друзей, с которыми он тусовался в школе, в основном по футбольной команде, но после уроков он обычно ни с кем не играл и сам ни к кому не ходил чаще нескольких раз в год. После школы, если не было ни игры, ни вечеринки, он оставался дома с Минни, ухаживал за скотиной, собирал траву, чистил картошку или вместе с Блицем пинал консервные банки на заднем дворе. А потом был ужин, настольные игры, и джин, и музыка. И так год за годом. В этом была соразмерность дней, благодарное осуществление ожиданий, незыблемость повседневности. И Дэниел чувствовал себя в безопасности.

Он научился надеяться. Его желания приходилось подрезать, чтобы они поместились в доме, как она подрезала крылья курам, чтобы те не улетели. Но чего бы он ни захотел из того, что в доме было, Минни могла ему дать.

Как-то в субботу Дэниел проснулся раньше будильника. Он потянулся, раскинув руки-ноги в стороны, словно морская звезда, ощущая растяжку всем телом, вплоть до кончиков пальцев. За тонкой оконной рамой раздавалось кудахтанье и возня кур и раздраженное блеянье коз. Дэниел нежился в постели и погружался в воспоминания.

Потом он резко поднялся, зевнул и открыл выдвижной ящик прикроватной тумбочки. Достал цепочку матери и погладил золотую букву «С». На ощупь она была глаже, чем он ее помнил, и он подумал, что это его рук дело, ведь сглаживает же море острые грани стекла. Вот уже почти год, как цепочка лежала в ящике, завернутая в бумажный платок, и он к ней не прикасался. Он почти о ней позабыл.

Дэниел лег на спину и принялся рассматривать цепочку. Воспоминания, всплывшие перед ним, когда он ее погладил, не были настоящими — это были фотоснимки, которые его сознание сделало и с надеждой замочило в проявителе, чтобы развесить на прищепках в темной комнате, где бы с них по каплям стекала его надежда. На одной из фотографий его мать сидела на кухне у Минни и хохотала так, что были видны два недостающих зуба, зажмурившись от радости настолько, что кожу чуть не до кости прорезали морщинки. На другом снимке мать кормила кур, а Минни махала ей из окна. Он всегда представлял материнские руки сухощавыми и медлительными, и корм курам они тоже сыпали, как в замедленной съемке, будто у нее заело суставы. Еще на одной они все вместе играли в карты и его мать выиграла: она опрокинулась на спину на диване, коленями вверх, и визжала, не веря в свою удачу.