Виновный - [74]

Он положил цепочку обратно в ящик. Ему было интересно, что подумала бы Минни о его матери, столкнись они лицом к лицу. По сравнению с ней мать была бы такой же хрупкой, как воробей перед топтыгиным. Минни стала бы ее кормить, любить и нашла бы ей занятие — все как с Дэниелом. Для Минни его мать стала бы просто еще одним ребенком. Когда он об этом думал, у него разрывалось сердце. Мать была для него ребенком, и с каждым годом он чувствовал себя по отношению к ней все старше, а она оставалась прежней: молодой, худенькой, нуждавшейся в его защите.

После усыновления Дэниел стал думать о матери иначе. Прежде он был в панике оттого, что теряет ее, что ее отрывают от него по живому, невзирая на его боль. Теперь же ему хотелось ее утешить. Он помнил, как гладил ей лоб и набрасывал на нее кофту, когда она засыпала на диване, и как ее почерневшие глаза и посиневшие, губы ему улыбались. Ему больше не хотелось к ней бежать. Спокойствие его новой жизни было ему желаннее, чем ее хаос, просто теперь он фантазировал, как возьмет ее с собой в эту новую жизнь. Минни могла бы удочерить и ее тоже, мать могла бы спать на диване под записи Рэя Чарльза, пока Дэниел срывал бы в огороде зонтики ревеня и запихивал бы их в проворные козьи губы.

Внизу Минни варила кашу. Она стояла в халате, босиком на грязном кухонном полу. Подошвы у нее были толстые, словно из дубленой кожи. По вечерам перед телевизором она поднимала ноги на табурет, и Дэниел иногда постукивал пальцем по желтой, в дюйм толщиной коже ее подошв. Она могла наступить на канцелярскую кнопку и обнаружить это только через неделю, но не из-за боли, а потому что услышала стук металла по половицам. Тогда она поднимала лодыжку на колено другой ноги и вынимала надоедливую кнопку — без единой капли крови.

Услышав его шаги, Минни подошла к подножию лестницы с деревянной ложкой в руке. Она сжала ему щеки и повернула, чтобы поцеловать в лоб.

— Доброе утро, красавец мой.

Стояло лето, поэтому, хотя еще не было и семи, уже наступил день, и небо сияло первозданной голубизной. Дэниел сунул ноги в сапоги и вышел покормить скотину. Пальцы у него замерзли, и когда он взялся за вымя, Барбара принялась пинаться и переступать копытами, поэтому перед второй попыткой ему пришлось отогреть ладони под мышками.

Оказавшись снова вместе, козы принялись тыкаться друг в друга мордами и обнюхиваться, а Дэниел отнес Минни молоко.

— Помощник ты мой, — сказала она, ставя перед ним тарелку с овсянкой и чашку горячего чая, в котором — Дэниел знал — уже были молоко и сахар. — Пойду переоденусь.

Когда она вернулась, Дэниел делал тосты и предложил поделиться с ней.

— Половинку, лапушка. Мне и чая хватит.

Дэниел дал ей целый, зная, что она все равно его съест. Она болтала про сад и течь в крыше, что на следующей неделе, возможно, найдет кого-нибудь ее починить. Но ничего не менялось уже несколько месяцев. Она спросила у него, чем он хочет заняться, потому что была суббота. Если погода не портилась, они могли пойти погулять, а если начинался дождь, то смотрели послеобеденные фильмы, хрустя крекерами. Иногда Минни готовила или пекла что-нибудь особенное, пока Денни пинал мяч во дворе.

Он пожал плечами.

— Ты знаешь, о чем я подумал? — начал он, откусывая крошечный кусочек тоста и наблюдая за ее лицом.

Минни улыбнулась — сплошные голубые глаза и красные щеки.

— Уверена, ты мне сейчас все расскажешь.

— Как по-твоему, социальный работник смогла бы выяснить, где сейчас моя мама?

Свет в ее глазах померк.

— Милый, ты же знаешь, что тебе сказали. Подожди до восемнадцати, и ты сможешь с ней встретиться, если захочешь. Я знаю, что тебе тяжело, но таков закон, и нам следует его выполнять. Тебе нужно попытаться просто жить дальше.

— Я могу, я живу, я просто… Мне бы хотелось показать ей наших новых коз и свою комнату после ремонта. Ей бы понравилось. Мне просто хочется с ней поговорить.

Минни вздохнула. Ее груди поднялись над столом и опять на него опустились.

— Денни, посмотри на меня.

— Что?

Он поднял на нее глаза, рот у него был набит тостом. Минни нахмурилась:

— Ты ведь не убежишь больше, слышишь? — Она приложила ладонь к сердцу. — Лапушка, я этого больше просто не выдержу.

— Никуда я не убегу. Я просто хотел рассказать ей про коз.

Он отвел взгляд и доел тост, запихивая в рот больше, чем помещалось, украдкой посматривая на Минни. Она сидела, сложив руки на коленях, и наблюдала за ним.

Дэниел снова отвел взгляд:

— Я подумал, что было бы здорово, если бы она переехала к нам жить.

Произнеся это, он понял, насколько это невозможно и глупо, но все равно повернулся посмотреть на ее реакцию.

— Денни, ты же знаешь, что этому не бывать, — очень тихо сказала она.

Он кивнул, чувствуя боль в задней стенке горла.

— Просто я знаю, что ей бы здесь понравилось. Ей нужно, чтобы о ней заботились, и я мог бы это делать.

Дэниел почувствовал вес ее руки на своей.

— Тебе нужно понять, что заботиться о матери не твоя работа. А моя работа — заботиться о тебе.

Дэниел кивнул. У него щипало в носу, и он знал, что расплачется, произнеси он еще хоть слово. Ему не хотелось причинять Минни боль. Он любил ее и хотел жить в ее доме. Но ему просто хотелось, чтобы она поняла, что его мать тоже должна жить с ними. Тогда все будет просто идеально.