Виноватые и правые - [21]

— Значит, врешь.

— Значит, на другую ночь.

— То-то. А первую что делали? Смотри, соври опять, так…

— Это точно; только, Терентий Иванович, я не резала.

— Я и не говорю, что ты. Только зачем на меня врать? Ведь я на вас не вру, чего не было.

— Мне маменьки было жаль.

Иванов на это не возражал, хотя, мне казалось, и мог бы. Пользуясь тем, что у него немного развязался язык, я спросил:

— Скажи пожалуйста, как ты его зарубил?

— Сперва по шее ударил раза два или три, а потом обухом по голове один раз.

— Зачем же еще по голове? Ведь, кажется, и по шее было довольно.

— Осерчал.

— За что?

— А зачем он Патку без причины тиранит… А она на меня же все сваливает.

После этого я велел увести Иванова и Паточку и привести Крючиху. От этой женщины и на этот раз не мог добиться никаких ответов. Составив постановление о явном упорстве ее, я позвал Иванова, чтобы попытаться добиться чего-нибудь с помощью очной ставки. Очная ставка вышла очень лаконична. Крючиха не произнесла ни одного слова, кроме «не знаю» и «не помню»; Иванов же твердил «врешь», легко, но постоянно возвышая голос. Только по двум пунктам он от себя сделал Крючихе два вопроса: во-первых, на отрицательный ответ ее на спрос: разрезывала ли она труп? Иванов заметил: «надо поискать ножа»; и во-вторых, на такой же ответ на спрос: выносила ли она труп, спросил: «А кто обрубил концы жердья в огороде»?

Такие замечания вынудили меня снова сделать выемку в доме Крючихи и осмотр места. Из всех найденных в доме ножей, Иванов не признал ни одного за тот, которым был разрезан труп.

— Не утопила ли ты вместе с инструментом? — спросил он Наточку.

— Нет, Терентий Иванович: его куда-то маменька задевала.

Концы жердей, составлявших одно прясло огорода, оказались действительно обрубленными, именно там, где пересекала его тропинка, ведущая от дома к тому месту, на котором найден труп.

День начинал клониться к вечеру, и я закончил следственные действия, составив постановление о заключении Иванова в тюремный замок и сделав предварительные распоряжения на следующий день.

* * *

Утром явилась ко мне огромная толпа солдат и соседей Крючихи, и я сделал об обвиняемых большой повальный обыск. — Обыскные люди о Крючихе отозвались, что хотя она и промышляет нищенством, разъезжая для этого по уезду на наемных лошадях, и не может похвалиться соответствующим ее летам целомудрием; но особенно дурных поступков за ней не замечено. О Паточке получен еще лучший отзыв: ее не совсем целомудренное поведение соседи оправдывали дурным воспитанием, бедностию и выдачею замуж против воли, за грубого мужа-разбойника, от которого ей житья не было. Отзыв же об Иванове был решительно в его пользу. Все солдаты единогласно показали, что это человек безукоризненной честности, никогда не изменявший своему слову и никогда не солгавший; что он много раз, не желая сделать вред товарищу, и в то же время солгать пред начальством, упорно молчал при расспросах и, без вины, равнодушно принимал наказания; что он всегда был незлобив, но его возмущала всякая несправедливость в отношении к слабым, на помощь которым он всегда являлся, если была к тому какая-нибудь возможность; что он не мог выносить, когда кто говорил ложь в глаза. Точно так же все солдаты единогласно удостоверили, что он обладает необыкновенной физической силой; а некоторые сказали, что он в тот вечер, когда убили Шерстяникова, пришел в сборную и не отлучался ни ночью, ни в следующий день. Все эти отзывы были высказаны не в общих, заказных, как это бывает при повальных обысках, выражениях, а подтверждались указаниями на факты и сквозили неподдельным чувством.

Не скоро я кончил повальный обыск и облек его в форму. Ко мне стала собираться вчерашняя публика, чтобы узнать исход всех интересовавшего следствия. Между тем привели Крючиху и вслед за ней явилась Паточка, которую брал с собой непременный заседатель полицейского управления, производивший, по моему требованию, поиски утопленных Паточкою вещей мужа ее. Оказалось, что инструментов отыскать нельзя, так как они брошены в самое глубокое место чрезвычайно быстрой, с песчаным и непостоянным дном реки, и, без сомнения, замыты уже глубоко. Но найдена фуражка, которая, попавши на воду дном, поплыла и остановилась на отмели. Она признана принадлежащею покойному.

Мне осталось, для округления дела, дать очную ставку Паточке с матерью ее. На этой очной ставке Паточка обнаружила замечательные сценические способности. Ей хотелось порисоваться перед публикой. Она упала перед матерью на колени и, заливаясь слезами, стала умолять ее о сознании:

— Не запирайся, матушка! Не губи свое милое детище и т. д.

Драматический монолог глубоко тронул публику: барыни навзрыд плакали. Даже холодная Крючиха, по-видимому, уступила мольбам дочери, которая в эту минуту казалась истинно прекрасной грешницей: ни одной тривиальной фразой не испортила она своего монолога. Крючиха сказала:

— Ну, что делать: сознаюся я.

— Спасибо тебе, моя голубушка! — сказала Паточка, бросаясь на шею матери.

Сейчас же на лице ее расцвела веселая улыбка. Но Крючиха продолжала оставаться холодною, и больше не проронила ни одного слова.