Виноградники ночи - [38]
Не отвечая, он приложился к бутылке.
— Дай, — протянула руку, и он вложил бутыль в ее теплую ладонь. Припав к горлу, сделала пару глотков.
— Фу… Какая кислятина!
— Много ты понимаешь,
— А ты откуда, такой ученый?
— Ниоткуда.
— Нет, правда…
— Правда. Я ниоткуда. И никто.
— Такого не бывает. Вот я, например, из Твери.
— Хороший город. Там приличная пересылка.
— А… так ты сидел?
— Сидел. Как тебя зовут-то?
— Лена… — проговорила она нараспев и, задрав высоко бутылку, сделала глоток. Закашлялась.
— О, черт! — ударил с размаху по ее тощей спине. — Не умеешь, не пей!
— Ты, я вижу, большой умелец! — прохрипела она, и умолкла. Темнота сгустилась. На соседней скамье под тусклой лампой, зависшей среди ветвей, спал, посвистывая и свесив на грудь кудлатую голову в кипе, разбухший от перепоя и неподвижности ешиботник.
— Улетели…
— Кто?
— Птицы.
— Какие птицы?
— Бог с ними… Лучше скажи, как ты попала в Иерусалим?
— Как богомолка. У них договоренность какая-то есть.
— Ха! Не смеши меня! Ты что, верующая?
Распрямилась. Важно кивнула головой.
— Да!
— Ладно… Пора домой.
Поднялся, помедлил… Она смотрела на него снизу вверх — поджав губы, не мигая.
— Ты один живешь?
— Один, — сказал он.
Надо было уходить. Но он все стоял, глядя на ее худое, с остреньким носом, лицо.
— Ты что?
— Так… Ничего.
— Мне негде ночевать, — проговорила она сухо, и встала. — Пригласи меня к себе!
— Как это…
— Так это!
Одернула кофточку.
— Пошли. Но только без глупостей, ладно?
— Я…
— Пошли, пошли.
И взяла его под руку.
Очнулся ночью. Встал. Прошел на кухню, вскипятил чай. Выпил большую кружку, согрелся. Снова лег, добавив к пледу старую куртку. А ведь уже собирался выкинуть… Закрыл глаза, заскользил куда-то вниз, в темноту… Нет, свет луны мешает, бьет в глаза. Снова встал. Задвинул занавеску. Забрался под одеяло. Завтра надо позвонить Владе. И встретиться с ней. Сколько времени прошло с последней встречи? Две недели? Ничего, она не обидится, по всему видать, я интересую ее… А о девочке с Петровки — лучше не думать. Ее уже нет. Та, другая, существующая по-прежнему под ее именем, может быть, и ждет тебя здесь, за стойкой своей библиотеки возле автостанции. Но прошлое невозвратимо…
Неужели и впрямь в моей жизни ничего не осталось, кроме воспоминаний о трухлявой веранде на подмосковной даче, холодном лете, набухшей влагой ветке, трущейся о запотевшее стекло? Снова закрыл глаза. Вот так… И подоткнуть сбоку одеяло.
…Утро было солнечным и прохладным. Я спустился вниз. Ребенице возилась в саду, подвязывая разросшиеся кусты белых и алых роз. Я поздоровался с ней и вышел на улицу. Но вместо того, чтобы зайти в лавку — надо все же время от времени делать хозяйственные закупки — направился в противоположную сторону, вышел к железнодорожной колее, заросшей сочными зимними лопухами, и двинулся по ней вглубь квартала. Вдоль колеи, огороженной поломанной сеткой ограды, тянулись с двух сторон заборы, за которыми белели дома, спрятавшие свои крыши под ветвями огромных, разросшихся в приволье пихт и кипарисов
И вдруг — где же эта Гидеон 12, о которой сказал Якову тот неприятный тип — как его зовут… Ах, да, Генрих Ильич… Видел же улицу Гидеон мельком — где-то здесь… Вот и она! Гидеон 12. Сквозь пролом в глухом каменном заборе вошел во двор. Высокая, в человеческий рост, трава. Возле стены двухэтажного кирпичного флигеля — безлистое гранатовое дерево с пустотелыми плодами, исклеванными птицами. Загороженная тяжелой бетонной плитой дверь. Бурая, прокаленная солнцем, черепица крыши. Осыпавшаяся кладка каминной трубы. Гробница, в которую уже не проникнуть грабителям. Их много, таких строений, здесь, в Мошаве Германит, где сто лет назад неугомонные немецкие пилигримы, возомнившие себя потомками древних темплиеров, решили возродить славу ордена у стен Иерусалима. Но их уже нет, и остались только названия улиц, запечатанные наглухо дома да кладбище на Эмек Рефаим, в центре квартала.
Странно, почему меня влечет именно сюда, к этим вросшим в землю стенам, словно надолбам времен войны? Но здесь и была война… Почему — была? Она никогда не прекращалась и лишь обострилась после ухода англичан. Может, прав был Стилмаунт, когда заявил, что израильтяне еще возопят к британцам о помощи, и они вернутся сюда?
Вот и я отправляюсь в обратный путь. Покупаю в лавке обычную снедь, возвращаюсь домой. Ставлю на огонь кастрюлю с сосисками, наливаю в чайник воду, и пока вскипает она, смотрю в окно, на улочку, исчезающую за холмом, а там — еще холмы, и еще… За линией горизонта они нисходят к Мертвому морю.
Он зажег свет, пропустил ее вперед.
— Боже! — проговорила она, и остановилась посреди комнаты. — Когда ты в последний раз убирался?
— Не помню. Разве это так уж важно?
— Знаешь, — сказала она, садясь на единственный не заваленный книгами стул, — у вас евреев странная привычка — отвечать вопросом на вопрос.
— А у вас, у русских, — странная привычка судить других с высоты своего великодержавного превосходства.
— Замнем для ясности, — сказала она хмуро и встала. — У тебя постель-то хоть есть? А… вот это… А чистая простыня найдется?
Подошел к полке у стены, вытянул из-под груды белья.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.