Вино в потоке образов. Эстетика древнегреческого пира - [29]

со. Чернофигурный лекиф; ок. 510 г.

Другие сосуды позволяют иначе обыгрывать отражение в вине. Так, псиктер для охлаждения вина погружают в кратер [77, 78]· Его брюшко, почти сферической формы, держится на достаточно высокой цилиндрической ножке, которая придает ему устойчивость и выполняет роль киля. Псиктеры встречаются редко. Мода на этот сосуд продержалась недолго, видимо, это был в некотором роде предмет роскоши, свидетельствующий о развитом искусстве винопития, об особой утонченности застольной культуры. Псиктеры иногда бывают украшены изображениями атлетов, редко – мифологическими сценами, но чаще всего – изображениями Диониса, пира или комоса.

Псиктер, приписываемый художнику Ольту [88],[246] свидетельствует о высоком мастерстве организации изображения. Мы видим шестерых бородатых персонажей, которые едут верхом на дельфинах: в шлемах, кирасах и кнемидах, вооруженные щитами и копьями, и у каждого впереди, рядом со ртом, надпись – epidelphinos, «оседлавший дельфина». Экипированные как гоплиты воины сами себе дают определение, именуя себя всадниками необычного рода. Если поместить этот псиктер в кратер, воины отразятся в жидкости, и возникнет впечатление, что дельфины тоже плывут по винному морю. И круг пирующих, афинских граждан-воинов встретится со своим собственным отображением: не со всадниками из афинской аристократии, а с хороводом из шести воинов, которые плывут один вслед за другим по хмельному морю.[247] Рисунки у них на щитах можно распределить по двум категориям: сосуды (чаша, кратер и канфар) и круговые меандры (меандр из трех ног, крылатый трехголовый зверь – лев, конь, грифон, и колесо с четырьмя спицами, обод которого состоит из дельфинов).[248] Здесь мы обнаруживаем дельфина в качестве вставного изображения: он вертится колесом, как будто подчеркивая «круговую» тему вращающихся меандров на щитах.

91. Краснофигурная чаша; ок. 500 г.

92. Краснофигурный лекиф; т. н. художник Бодуэна; ок. 490 г.

Серия винных сосудов охватывает все аспекты симпосия: кратер напоминает о смешивании вина с водой, чаша – о винопитии, канфар – о присутствии Диониса. Сосуды так же значимы, как и круговые меандры, потому что напоминают о циркуляции и равном распределении вина между пирующими, под эгидой Диониса. Эта двойная серия изображений отнюдь не носит чисто декоративного характера и совмещает два плана – пространство симпосия и пространство войны, совсем как на чаше с изображением юноши, танцующего пиррику [82], или на сосудах с изображением сатиров [58]. Сообщество мужчин – граждан – предстает, таким образом, то в одном, то в другом качестве, участвуя в двух коллективных практиках – войне и сгшпосии, – между которыми есть сходные, а отчасти и общие моменты и которые отсылают друг к другу, отражаясь в вине. Наконец, в изображении актуализируются различные виды круговращения: меандров на щитах, самих щитов, а также плывущих на дельфинах воинов. Это круговращение напоминает воинскому сообществу о фундаментальном аспекте симпосия: о равенстве пирующих, которое подобно равенству гоплитов в строю.

Эта компания всадников, плывущих на дельфинах, далеко не единственная в своем роде. В некоторых случаях [89][249] воины движутся под звуки флейты, совсем как гоплиты, шагающие по полю сражения. Но играет здесь не флейтистка, которую мы встречаем в составе комоса, а флейтист в длинных одеждах, как на атлетических состязаниях или музыкальных соревнованиях. Данная группа воинов напоминает хор: вроде тех, что известны нам из древнеаттических комедий и составлены, к примеру, из птиц или всадников.[250] Впрочем, нет никакой необходимости всякий раз сопоставлять дельфиньих наездников именно с театральным хором. Большой псиктер с изображением хоровода из шестерых всадников, будучи помещен в стоящий среди симпосиастов сосуд с вином, увлекает зрителя совсем другой дорогой, не той, что ведет на театральную сцену, а той, что уводит его в фантазийное пространство винного моря.

Чернофигурная чаша; ок. 579 г.

Такое пространство изображено на лекифе [90],[251] где двое обнаженных эфебов, сидящих верхом на дельфинах, проплывают один за другим мимо некоего скалистого островка, на котором восседает припавший на одно колено сатир. Спутник Диониса протягивает кувшин и наливает вино в фиал всадника, изображенного слева; распределение вина происходит как бы по кругу, осью которого является островок, занимающий в этом воображаемом пространстве то же место, что и кратер среди пирующих.

Не случайно в качестве проводника в этот фантазийный мир выбран дельфин. В ряде сюжетов дельфин является дружественным человеку животным; он указывает дорогу морякам и часто спасает тонущих, доставляя их к берегу. Поэт Арион, схваченный морскими разбойниками, просит, чтобы ему позволили спеть в последний раз перед смертью: дельфины, более восприимчивые к музыке, чем разбойники, подбирают Ариона и доставляют его целым и невредимым до мыса Тенар.[252] Плутарх так говорит о сообразительности этих животных:

Это единственное животное, которое любит человека за то, что он человек, тогда как среди животных, обитающих на земле, таковых не найдется, а самые ручные ласкаются только к тем, кто их кормит и кто их приручил […]. Дельфин – единственное из всех животных в мире, которое столь дружелюбно относится к человеку […], по наитию и по природе своей, и совершенно бескорыстно: потому что, вовсе не нуждаясь в человеческой заботе, он все же дружественен и доброжелателен ко всем и многим приходит на помощь, о чем свидетельствует история Ариона, столь знаменитая, что ее знают все без исключения.