Виннету. Сын вождя - [91]

Однако слова Инчу-Чуны о слиянии наших двух душ в одну впоследствии обретут свой истинный смысл. Иной раз достаточно было лишь взгляда, чтобы один из нас точно знал, что имеет в виду другой. Мы оба чувствовали друг друга не только без слов, но и на расстоянии. Наша кровь тут, естественно, совершенно ни при чем. Все это было следствием глубочайшей дружбы и просто индивидуальных особенностей восприятия действительности у каждого из нас.

Когда Инчу-Чуна закончил свою речь, все апачи, в том числе и дети, поднялись со своих мест и в подтверждение его слов звучно прокричали «хуг!». Вождь не без удовольствия оглядел толпу и произнес:

– Теперь мы снова обрели нового живого Клеки-Петру и можем спокойно предать могиле нашего Белого Учителя. Пусть мои братья начинают!

Вождь подал знак воинам, занимавшимся могилой. Они бережно поместили останки бывшего раскаявшегося революционера внутрь каменного склепа и заложили отверстие камнями.

Пока закрывали склеп, снова раздались звуки надгробного плача. Обряд похорон закончился лишь тогда, когда последний камень был водворен на свое место. После этого все обратились к более веселому времяпрепровождению, каковым является еда. Инчу-Чуна лично пригласил меня разделить с ним трапезу.

Он занимал самое большое помещение уже упомянутой террасы. Оно было убрано довольно просто, если не считать висевшей на стенах богатой коллекции индейского оружия, сразу привлекшей мое внимание. Ншо-Чи прислуживала нам за едой, и я нашел, что индейские блюда, которыми она нас угощала, были приготовлены ею с истинным мастерством. Мы почти не разговаривали во время еды. Краснокожие вообще больше молчат, а в тот день было сказано слишком много, поэтому мы решили отложить на будущее все, что еще осталось обсудить.

Виннету обратился ко мне:

– Мой белый брат желает отдохнуть или пойдет со мной?

– Пойду с тобой, – ответил я без лишних расспросов.

Мы вдвоем спустились к реке. Виннету тянуло к могиле учителя. Мы сели рядом со склепом и так долго сидели молча, каждый думая о своем.

Здесь я хотел бы заметить, что далеко не все апачи жили в пуэбло. Даже такое большое сооружение не могло вместить всех. Там обитали Инчу-Чуна и самые известные воины, там проходили наиболее важные встречи представителей деревень всех мескалеро, кочевавших и охотившихся в окрестностях. Здесь была резиденция вождя апачей, отсюда посылали гонцов к льянеро, хикарилья, тараконам, чирикауа, пинал, гила, мимбреньо, липан и другим, которые все подчинялись власти верховного вождя апачей Инчу-Чуны. Даже навахо если и не выполняли его приказов, то к советам прислушивались.

Те мескалеро, что не жили в пуэбло, вернулись после погребения в свои вигвамы. Здесь остались лишь те, кто приглядывал за добытыми у кайова лошадьми. Поэтому мы с Виннету спокойно, не привлекая излишнего внимания, сидели у могилы. Кстати, желуди, разбросанные вокруг могилы на следующий день после похорон, со временем дали свои побеги. Раскидистые дубы стоят там и сегодня.

Первым долгое молчание нарушил сын вождя:

– Надеюсь, что мой брат забудет о нашей прежней вражде.

– Уже забыл.

– Но одного ты не сможешь простить нам.

– Ты о чем?

– Оскорбления от моего отца.

– Когда это было?

– Во время нашей первой встречи.

– Когда он плюнул мне в лицо?

– Да.

– Почему я не смогу его простить?

– Потому, что такое оскорбление смывается только кровью.

– Пусть мой брат Виннету не беспокоится. Я забыл об этом.

– Я не понимаю моего брата.

– Поверь мне. Я давным-давно доказал, что забыл это. Или ты полагаешь, что Шеттерхэнд позволит себе плюнуть в лицо и не ответит, если сочтет это оскорблением?

– Поэтому мы тогда были сильно удивлены, что ты не ответил.

– Отец моего брата не может оскорбить меня. Я простил ему все и забыл. Давай больше не вспоминать об этом!

– Но ты должен знать обычаи нашего народа. Ни один воин, тем более вождь, не признается в том, что поступил неправильно. Инчу-Чуна знает, что был не прав, но он не может у тебя просить прощения. Поэтому он поручил мне поговорить с тобой. Виннету просит тебя от имени отца.

– Совершенно напрасно – мы в расчете, я тоже обидел вас. Разве удар кулаком – не оскорбление? А я вас ударил.

– Это было в бою. Мой брат благороден и великодушен, и мы никогда не забудем об этом.

– Давай поговорим о другом. Я стал сегодня вашим сородичем. А как насчет моих друзей?

– Мы не можем принять их в наш род, но тоже будем считать нашими братьями.

– Что для этого надо сделать?

– Завтра мы выкурим с ними трубку мира. В стране моего брата нет такого обычая?

– Нет. Христиане – братья друг другу без всяких обрядов.

– Разве эти «братья» не воюют друг с другом?

– Бывает, что воюют.

– Тогда они ничем не отличаются от нас. Учат любви к ближним, а сами забывают про нее. Почему мой брат покинул родину?

Вопрос из уст индейца по меньшей мере странный. Но Виннету имел на него право, потому что назывался моим братом и хотел поближе узнать меня. Вопрос был задан неспроста.

– Искал здесь счастье, – отвечал я.

– Счастье? А что такое счастье?

– Наверное, богатство.

Услышав это, апач отпустил мою руку, которую держал прежде, и замер. Я понял, что мои слова поразили его.