Виленские коммунары - [45]

Евреям было выгодно идти с более слабыми литовцами, чем с более сильными поляками.

Таким образом с национальными организациями господин Сметона быстро навел в своих делах ясность и порядок. Значительно труднее ему было прийти к согласию с политическими партиями и группировками… Ведь среди самих вождей этих партий и группировок не было согласия.

* * *

Помню, как проходило нелегальное, вернее сказать, полулегальное собрание по вопросу — идти или не идти в тарибу? Я попал на него случайно и чувствовал себя как в театре без билета. Лидеры «Социал-демократии Польши и Литвы» разыграли на нем настоящую комедию. Кейрис и Эйдукевич (эсдеки-литвины) были за то, чтобы идти. Особенно обоснованно высказался Кейрис: конечно, нужно идти, чтобы бороться в ней с господином Сметаной и с немцами. Видно, ему очень уж хотелось сесть в своей литовской тарибе. Годвод и Заштаут (эсдеки-поляки) были категорически против. Особенно обоснованно высказался Годвод: идти нельзя ни под каким видом, чтобы не «запачкаться в сметане»… И очень ловко он пускал пыль в глаза, хотя даже мне, человеку бесхитростному, было видно, что ему просто не хочется садиться в польском городе в литовскую тарибу.

Но больше всего сохранилось в памяти, как поссорились Эйдукевич с Заштаутом. Заштаут, чистенький, прилизанный, в пенсне, налетел на Эйдукевича, как забияка-петушок:

— Ты старый осел!

Эйдукевич, полный, приземистый, в очках, уперся как бык. Мотнул головой и взорвался:

— Ты млоды дурень!

Вообще чуть было не дошло до драки.

Сцепились, конечно, из-за Вильно. Чей город — польский или литовский.

Бунд решительно отказался посылать в тарибу своих представителей. Оратор от бундовцев почти трагически, хотя и чуточку насмешливо, заявил:

— Рано делите великую Россию!

Члены РСДП, которые «оказали честь» собранию тем, что пришли сюда, затянули довольно нудную песню — о меморандуме, голосе народа, установочном сейме… Песня была монотонная, но все же в конце концов можно было понять, что им тариба также не по вкусу.

Собрание заканчивалось ничем, как всякая комедия. Но ведь это была не только комедия, но в немалой степени — драма для рабочих, которые слушали-слушали, молчали-молчали, наконец не выдержали.

Поднялся Лицкевич, за ним на трибуну взлетел и Туркевич, и они стали, негодуя, доказывать, что если и дальше так пойдет, то рабочие будут искать других для себя путей… Не помню, кто поддел Лицкевича, крикнув с иронией:

— Может, тебе не терпится сделать то же, что в России?

— И сделаем! Погодите! — со злостью бросил в притихший зал Лицкевич, хотя всегда был человеком веселым, приветливым.

* * *

Через некоторое время список представителей для участия в выборах тарибы был наконец составлен господином Сметоной. Генерал Гоффман одного-другого вычеркнул, список утвердил и дал разрешение съезжаться. Представители съехались и выбрали тарибу. От литовской социал-демократии в нее вошли Кейрис, Эйдукевич, Янулайтис и другие.

Первое, что сделала тариба, — направила кайзеру Вильгельму телеграмму с благодарностью и поздравлением. Потом занялась обдумыванием формы правления в новом «государстве». Литовские клерикалы выдвинули проект монархии во главе с германским принцем Ульрихом, племянником Вильгельма…

Вскоре после этого состоялась конференция «социал-демократии Польши и Литвы» с участием представителей из провинции. Информировал Кейрис, сообщивший об отправке тарибой телеграммы кайзеру. Делегаты-рабочие — Карпович, Лицкевич и другие, возмущенные поведением своих лидеров в тарибе, пришли в яростное негодование. Снова встал вопрос ребром: а стоит ли входить в тарибу?

Лидеры защищались. Кто-то из них доказывал:

— Литовская социал-демократия должна была войти в тарибу хотя бы для того, чтобы иметь возможность свободно разъезжать по краю.

После конференции Эйдукевич порвал с группой Кейриса и вышел из тарибы. Кейрис остался. Его исключили из партии. Он не признал исключение правильным и заявил, что исключить его может только съезд.

Годвод и Заштаут пытались организовать новую партию. Однако никто за ними не пошел. Рабочие потеряли веру в своих лидеров и, не зная, что же им делать, зашли в тупик… Ну, потом — и довольно скоро — вышли из него…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I ТОВАРИЩИ ИЗ МОСКВЫ

Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма…

Манифест Коммунистической партии

Чтобы теперь приехать в Вильно из Москвы, нужно было перебраться через два фронта: новый — возле Орши и старый — недалеко от Молодечно. Без немецкого разрешения сделать это было трудно, особенно перейти линию старого фронта, почти равносильно тому, чтобы взять крепость. Но ведь «нет в мире таких крепостей, которые не могли бы взять большевики…»

И первой из Москвы в Вильно приехала в марте этого, 1918 года, товарищ Анна Дробович, большевичка, женорганизатор.

Она ехала через Минск. Перебраться через старый фронт в районе Молодечно ей помог товарищ Ясюнас, литовский коммунист, человек исключительной энергии и отваги. В 1919 году он погиб на Латвийском фронте смертью героя…

Анна Дробович, тоже литовская коммунистка, родом была откуда-то из-под города Тельшево. К нам она прибыла с заданием организовать коммунистическое движение в Литве.