Виктор Вавич - [184]

— Не-е-е! — слышал Виктор, держал дверь, глядел, как страшно мазал свет по лицу старухи, и вдруг визгнул голос: «Бей!» — и сзади махнул лом, и старуха, как бумажная, хлопнулась ничком в ступени.

— Бей их! Га-а! — и уж мимо Виктора из окон что-то летело, и Виктор поддавал ногой какие-то банки, а там рвались, давились, топтались в дверях, и с дребезгом летело что-то из окон. И вдруг вой, в одну ноту. И вон вверх кричат:

— Давай сюдой! Разом!

Виктор глянул — факел метался по крыше, и носились тени.

— Ловят! Ловят! Держи! — всем голосом рявкнул Виктор. — А, держ-жи, держи!

Виктор бросился во двор.

— Гу-у! — дохнула толпа.

Виктор понял: поймали. Стукнулся в темноте на жестянку — бегом за дом, где тут на чердак, на крышу?

На улице вдруг взвился крик, завился, как хохот.

Виктор бросился назад, к воротам, задрав голову, глядел вверх на крышу. Какое-то тело держали за ноги, за руки, раскачивали у самого края, и мотались внизу фалды.

Визгнули внизу:

— И-и! Задергался, задергался ногами. Ишь, задрыгал. Держи-и!

— Кидай, кидай! — кричали за воротами. Ух, размахнули, метнули в воздухе и с разлету вниз. И на миг смолкла толпа.

— Ой, тотеле! — пронзительно крикнул сзади женский крик. Виктор дернулся, стало дыхание от этого крика, и мигом мимо мелькнула в ворота, толкнула Виктора на лету.

— Ай! ай! йя! — и вырвался голос с душой вместе.

Ревом взрыло толпу, и рев накрыл все.

Виктор выскочил за ворота. Красным светом кидало с той стороны, напротив полыхала крыша, огонь метался на ветру, взмахивали языки.

— Ой, пустите, ой, где папочка! Пустите! — рвался голос через весь рев. И вон кучей возятся. Вавич двинулся на крик, и вдруг опрометью мимо в нашлепке Сеньковский, чуть не сбил с ног, врезался в кучу. Виктора отшибло под окно, тяжелый ящик стукнул в плечо — швырнули из окна — рассыпалось.

— Костыли! Вали! туды его в веру! — Виктор едва отскочил — тяжелый мешок валили из окна.

— Давай, давай! — кричат от ворот, и только тошная женская нота висит, не падает. И опять Сеньковский. Ух, юрко сбил кого-то, хватает с земли.

— Стой, стой! — орет туда к воротам. Виктор с забившимся духом протискивался, где кричала девушка.

— Ой, сестру, ой, не убивайте, не надо, ой, не надо! Больная!

И вдруг завизжала, и голос тонким ножом вонзился в гул. Виктор был совсем уж близко, рвался, не мог пробить гущи, не видел, что делают, и слышал стук: ухали ворота.

— Давай сюда костыль. Давай, твою в доски! — И заорали сразу, ударом рявкнули голоса — и быстрей застукало, заспешило.

— Давай костыль!.. Враздрай ее, враскоряч… — слышал Виктор.

Визгнул голос.

— Га! Гу-ух! — орали над Виктором с крыльца, глядели красными лицами туда через головы, на ворота. Пялились, тискались наперебой. Слетел один.

— Что? что? — теребил его Виктор, рвал за ворот, кричал в ухо: — Что?

— Жидовку!.. На ворота!.. Прибили! Ух, треплють!

И вдруг рожок медным голосом, и затрясся сигнал над головами. Вавич дернулся, и голова ушла в плечи.

— Фу! Это пожарные!

Вон стали и дымят факелы. Не пускают, не проехать. И с грохотом, скрежетом рухнула крыша напротив, присело пламя, и жарким духом дунули искры, и снова взлетело в небо пламя.

— Ураа! а! — гаркнула толпа.

— Жидов, туды их кровину, бей! бей! — вопил над ухом у Виктора пьяный голос. — Бее-е-ей-йя!

Виктор рванул вперед. Какой-то парнишка тискался под стенкой, две кухонных лампы в руке над головой, и вдруг толпа метнулась навстречу, дернулась. Виктор услыхал через крик сухой стук, и крик спал на миг, и ясно ударили два выстрела: серьезно, строго хлопнули выстрелы.

— Жиды стреляют! А-а! — и высокий вой ветром подул по толпе.

— Где, где? — кричал Виктор и рвался под стенкой вперед, а мимо бежали, спотыкались, и уж чисто впереди, вон огонек пыхнул и — дах! — и еще и еще, с другой стороны.

Виктор вытащил наган, крепко зажал в руке. Опять огонек впереди, и Виктор нажал курок — не нажал, рванул горячей рукой.

— А, так вашу в смерть… — шептал Виктор. И вдруг сзади выстрел. Виктор оглянулся. Пожар пылал. Кто-то бегом топал сзади.

— За крыльцо! Дурак! — голос запыхавшийся. — Вон еще бегут. — Сеньковский и Виктор два раза подряд выстрелили вперед в темноту. И часто-часто застукали выстрелы, и отскочила щебенка от крыльца.

— А сволочь жидовская! — и зубы скрипели у Виктора. Он стоял в рост и стрелял и на ощупь перезаряжал наган.

— Назад, назад, болван! — Сеньковский дергал за спину. Еще какие-то толпились кучкой сзади. — Назад! — и Сеньковский рывком повернул Виктора за рукав.

Дап! дап-дап! — и огоньки сеяли из темноты.

— Господин надзиратель! Налево в проулок.

Виктор упирался, но уж и второй его тянул за локоть, и Сеньковский дышал перегаром в лицо — ходом!

Виктор натыкался на хлам, на ящики и вдруг глянул вбок — те ворота — и раскинула руки и ноги… висит, как чудом, как приклеенная, и увидал — черным колом торчал костыль из ладони.

— Ходом! Пошли, пошли! — и Сеньковский дернул Виктора вперед.

Будь проклят!

Танечка ходила по паркету от рояля к двери мимо трюмо. Из двери, из столовой, шел свет, и только ее одну видно в трюмо, когда проходит мимо. И Таня проходила и скашивала глаза в трюмо, и цвет, тот самый единственный цвет, рамкой оттенял шею и бросал на щеки отсвет — чуть страшный, неведомого огня.