Виктор Вавич - [108]

Груня подала стакан, и розовое солнце дернуло по замерзшим стеклам, и розовым светом ожила посуда, розовый пар кокетливо вился над стаканом. На минуту стало совсем тихо, и Виктор держал и не брякал ложкой.

— Ты посмотри, я тебе положила пять рублей в бумажник, — и Груня кивнула подбородком на боковой карман — Виктор застегивал шинель, — за эту, знаешь, — и Груня покосилась на Фроську. А Фроська просовывала под погон портупею.

— Прямо к нему, к каналье, — тряс головой Виктор, — сейчас же, пожалуйте… А ну-ка, милостивый государь, — Виктор съежил брови и сделал на лице «решительность». — Счастливо оставаться, — шаркнул Виктор в дверях и козырнул.

С портфелем под мышкой вышел Виктор на улицу. Дворники скребли панели, и, прыгая через скребки, спешили мимо них гимназисты. В конце улицы, прямо по середине над уходящими рельсами, висело красное солнце, как будто оно вошло в улицу и остановилось от любопытства и радости. И Виктору показалось, что все спешат в конец улицы глядеть солнце. Снег неистово горел, и едко брал за щеки мороз.

Виктор жмурился от света, улыбался и составлял в уме: «Почем у вас семга? Так-с. Потрудитесь немедленно выписать счет на три с половиной фунта… фунта этой рыбы… „вышеупомянутой“ не годится. Этой рыбы», — решил Виктор и завернул за угол.

Солнца не стало.

В магазине все лоснилось прохладной чистотой. Покупателей не было. Старший приказчик снял кожаный картуз, отставя мизинец. Оперся на прилавок почтительно, ожидательно. Виктор кашлянул для голосу и строго сказал:

— Хозяина мне.

— Простите, только вот вышли за товаром-с.

— В этом случае, — и Виктор нахмурился, — напишите счет на семгу, на три с половиной этой рыбы… фунта семги. Немедленно.

— Без хозяина невозможно-с. Свесить прикажете? — и приказчик взялся за нож.

— Вчера ошибочно была получена мною семга, от вас, от Болотова. — Виктор покраснел и сдвинул брови. — Неизвестно, что ли?

— Не упомню-с! — и приказчик пошарил глазами по мраморному прилавку.

— Мной, — крикнул Виктор, — мной! — В это время звякнула входная дверь, а Виктор кричал: — Мной ошибочно не было заплачено за три с половиной фунта вышеупомянутой рыбы! Понял! Получай! Сколько?

Дама в ротонде, вязаный платок на голове, испуганно глядела сбоку на Виктора.

— Ничего нам не известно, как же получать? Никак невозможно. Это уж с хозяином извольте.

Приказчик не глядел на Виктора, сырым полотенцем тер прилавок все дальше и дальше. А Виктор вытягивал, вырывал бумажник из-за борта казакина.

— Получай!

А приказчик наклонился куда-то, за банками с огурцами и миногой, за разноцветным маринадом.

— В участок… вызову для вручения! — кричал Виктор.

— Это уж с хозяином, — подавал глухой голос приказчик. Виктор вышел. Он видел, как дама провожала его глазами, как поворачивалась ему вслед малиновая ротонда.

— Другие как хотят, — сказал Виктор на улице, — а я взяток не допущу.

Ему хотелось вернуться к Грунечке, рассказать, как не вышло. Потом сразу в участок и с городовым бумагу. В бумаге ругательными буквами прописано: с получением сего немедленно явиться для… для чего? для дачи немедленных объяснений… в срочном порядке… «Все берут, — твердил в уме Виктор, — потому что? дают! — Само слово стукнуло в ответ. — А я им покажу давать! Давать! Сволочи. Я вам покажу, покажу, мерзавцы».

— Мерзавцы! — вслух крикнул Виктор и на ходу топнул ногой. — Сорок пять рублей? А солдат сорок пять копеек в два месяца получает и не берет? И за казенную портянку на каторгу не угодно-с? На каторгу не угодно-с, сволочи!

Муха

Синяя теневая улица подтянулась, дома подровнялись в линию, тротуар выскребен, и скрипит морозный песок под тугой подошвой. И вот население спешит по своим делам — пожалуйста! по чистому тротуару. Спокойствие граждан обеспечивается бдительностью наружной полиции.

«У меня в околотке — пожалуйста! Каждый спокойно может заниматься своим делом — пожалуйста!.. а не семга».

— Ломовой! Чего стал? Улица? Улица какая? Ротозей! Вот написано русскими буквами — пожалуйста! Неграмотный? Спроси у постового. Успенская улица. Повтори! Ну, то-то. А зевать нечего.

Бумагу Виктор написал на бланке, буквами твердыми, большими, острыми.

— Снесешь Болотову. Чтоб моментально. — Городовой смотрел в глаза и упрятывал в серьезный взгляд хитрую догадку. — Ты сколько получаешь? — крикнул Виктор. — Жалованья, дурак, я спрашиваю. Шестнадцать? Не копеек, рублей? А солдат двадцать две копейки! копейки! и за портянку казенную знаешь что… Пошел! — топнул Виктор.

Снял шинель. Сел за стол и тут только увидел солнце: оно блестками, радугами вошло в граненую чернильницу, и она цвела как брильянтовый куст. Больная муха грелась на крышке и сонной ногой потирала упругое крыло.

«Птица в своем роде…» — загляделся Вавич на муху и на весь зеленый ландшафт стола — молью выеденные колдобины, чернильные острова. Виктор смотрел, как мшилось на солнце сукно, и захотелось поставить на этот зеленый луг оловянных солдатиков: чтоб блестели на солнце, чтоб тень была с острыми штыками и чтоб пахли игрушечным лаком. Какой это лак такой замечательный? Виктор взял со стола полированную ручку, поднес к носу. Нет, не пахнет. Муха перелетела на бумагу. Виктор глядел, как грелась, ленилась на солнце бумага, и спокойно, не понимая, читал синий карандаш через угол бумаги: