Виктор Курнатовский - [21]

Богатейшие коллекции привлекали каждого, кто интересовался развитием Сибири: тут были орудия человека времен каменного и бронзового веков, найденные в Енисейской губернии, коллекции сибирских минералов, чучела таежных и степных зверей и птиц, прекрасно подобранные гербарии. Но больше всего Курнатовского поразили муляжи плодов — огромные свеклы, арбузы. «Таких и на юге не сыщешь», — заметил один из народоправцев, которые тоже заинтересовались музеем. Эти арбузы, овощи вывели украинские переселенцы. На стендах, под стеклом лежали крупные самородки золота, найденные в Минусинской тайге.

Огромную карту Минусинского округа Курнатовский изучал долго, внимательно. Вот оно, Курагинское. Тесинское, Шошино, Минусинск лежат к югу от него. Еще южнее по Енисею расположено то самое Шушенское, где отбывает ссылку Ульянов. Юго-восточнее Шушенского еще одно большое село — Ермаковское, на реке Ое. А дальше, вплоть до монголо-китайской границы, населенных пунктов почти совсем не было. Какая глушь!

Осмотрев музей, Курнатовский направился с визитами к местным политическим ссыльным. Их адреса он получил еще в Москве. Кое-что к его списку прибавил хозяин гостиницы. Визиты эти были обязательны для каждого революционера, попадавшего в ссылку. Старожилы, как живительной влаги, ждали вестей из России, а вновь прибывшие, в свою очередь, узнавали все о местных правилах полицейского надзора, о своих будущих соседях по ссылке. Их снабжали явками, шифрами, выработанными специально для данной местности.

Первым, к кому отправился Курнатовский, был Тырков, ветеран минусинской ссылки. Узнав, что Курнатовский сослан в Курагинское, Аркадий Владимирович улыбнулся.

— Так и следовало ожидать — вы ведь марксист. В департаменте полиции поумнели: народовольцев высылают в города, подальше от мужиков, а вас, марксистов, расселяют по деревням, чтобы не общались с рабочими. Что ж, логично! Правда, и мы, народовольцы, не чуждаемся рабочих, — продолжал он. — Но они нуждаются еще в серьезном моральном воспитании. Жил здесь рабочий — марксист Райчин. Он недавно бежал из ссылки, не предупредив товарищей о дне побега. Поступок не из важных. Ведь Райчин мог навлечь на всех нас, политических ссыльных, незаслуженные репрессии со стороны властей. Из-за его необдуманного побега произошел, как это ни печально, разрыв между марксистами и народниками… — О Райчине и вообще о рабочих Тырков говорил барски-покровительственно (Ну что возьмешь с них, что они понимают?).

Тон этот возмутил Курнатовского. Он заговорил резко, Тырков, человек умный, заметил свою ошибку и тотчас заявил примирительно, что сам он хорошо относится к рабочим и в свое время не без успеха вербовал их в ряды «Народной воли».

— Вот мой товарищ по ссылке, Николай Сергеевич Тютчев, в революционные настроения фабричных не верит. Они, по его мнению, участвуют в революционном движении лишь во имя прибавки жалованья. Но Тютчев, — продолжал он, — не революционер. Народоправец… Вы слышали о таких?

— Не только слышал, но даже провел с представителями этой, так сказать, партии несколько дней в пересыльной тюрьме, — усмехнулся Курнатовский.

Узнав от Виктора Константиновича, что в Петербурге он был близок к кружку Александра Ульянова и первый раз попал в ссылку по делу, связанному с пресловутым адресом Андреевского, Тырков оживился, переменил тон.

— С братом казненного Александра Ульянова, с Владимиром Ильичем и его политическими друзьями меня разделяет многое. Однако Владимира Ильича я глубоко уважаю. С месяц назад через Минусинск проехала его невеста — Надежда Константиновна. Девушка она одаренная, полностью разделяющая Убеждения своего будущего мужа. Откровенно говоря, я считаю, что если бы Владимир Ильич пошел по пути казненного брата-героя, «Народная воля» в его лице получила бы замечательного руководителя. Это человек необыкновенного ума и энергии.

Старый народоволец Тырков рассказал Курнатовскому много интересного о Перовской, о Желябове и о других членах Исполнительного комитета «Народной воли», участвовавших в исполнении приговора над царем-«освободителем» Александром II. Особенно взволнованно он говорил о Кибальчиче.

— Кибальчич мечтал посвятить свою жизнь созданию летательного аппарата, с помощью которого люди могли бы попасть на другие планеты. Вечно занятый математическими вычислениями и химическими опытами, пламенно влюбленный в свободу, он, вероятно, и на эшафоте думал не о смерти, а о республиканской социалистической России, стране, где расцветут науки. Товарищи, видевшие его в эти страшные минуты, говорили, что он проявил такое мужество, словно чтение смертного приговора и происходящее вокруг него Кибальчича абсолютно не касалось. Да, — задумчиво сказал Тырков, — это был Архимед, решающий математическую задачу под занесенным над ним мечом римского воина.

Воспоминания старого революционера Курнатовский слушал с огромным интересом, так как знал, что Тырков был непосредственным участником событий первого марта. Ему поручили наблюдать за выездами царя из дворца. И виселицы Тырков избежал почти чудом: может быть, благодаря хлопотам своей аристократической родни, а может быть, потому, что на допросах вел себя умно, говорил всякую чушь, симулируя психическое заболевание.