Виктор Цой как подростковый певец и деструктор - [5]

Есть две причины того, что Цоя трудно представить себе старым. Во-первых, подростковость его творчества. Во-вторых, подсознательное понимание того, что люди с такой суицидальностью обычно долго не протягивают: с ними довольно скоро что-то случается, особенно если у них заводятся деньги на разную ерунду.

* * *

Цой как фактор в политике является скорее подрывным, чем революционным. Революционность не исключает подрыва, но у Цоя подрыв — это почти всё. Поэтому песни Цоя хорошо использовать для провоцирования молодёжи на участие в массовых беспорядках.

Цой — вне национальностей, классов, партий, родин. Вообще, вне конкретики. Он — бунтующий символист и абсурдист, продукт гниения российской интеллигенции: довольно сытой, но желающей быть ещё сытее.

* * *

Творчество Цоя — наиболее яркое выражение дурного в молодёжной среде: не всего дурного, что там есть, но многого. Цой — духовный лидер сопляков, загаживающих городское пространство. Надо заметить, что молодёжность духа — это, конечно, хорошо, а вот подростковость духа — это то же, что инфантильность, то есть форма психической недоразвитости.

Подростки и без песен Цоя — довольно опасный социальный элемент, слабо удерживающийся в границах разумного, а Цой вдобавок подзуживает:

Это наш день, мы узнали его по расположению звезд,

Знаки огня и воды, взгляды богов.

И вот мы делаем шаг на недостроенный мост,

Мы поверили звездам,

И каждый кричит: «Я готов!»

(«Попробуй спеть вместе», 1986)

Мы родились в тесных квартирах новых районов,

Мы потеряли невинность в боях за любовь.

Нам уже стали тесны одежды,

Сшитые вами для нас одежды,

И вот мы пришли сказать вам о том, что дальше...

Дальше действовать будем мы!

(«Дальше действовать будем мы», 1986)

Ну КАК эти обкурившиеся расслабленцы могут ДЕЙСТВОВАТЬ — если им вообще удаётся преодолевать свою лень? С их-то больным воображением, абсурдизированным мышлением и мусором вместо знаний! Эти пачкуны могут только ломать, гадить, примитивно бренчать и хамски приставать к солдатам на улице. Между тем, любая затюканная деревенщина в стройбатовской униформе выше их и по психофизическим качествам (медкомиссия-то пройдена!), и по ценности для общества.

* * *

Из популярного эссе «Звезда по имени Солнце» неизвестного автора:

«Нетрудно заметить, что обобщения в текстах песен „Кино“ носят просто космический размах. И если в ранних песнях еще присутствуют какие-то жизненные реалии (как котельная по прозвищу „Камчатка“ или реальная девушка из песни „Восьмиклассница“), то в альбоме 1986-го года „Ночь“ их нет в помине.»

На самом деле имело место 1) намеренное замутнение, 2) назревание «звёздной болезни».

Неопределённость с претензией на глубину, так притягательная для интеллигентов с чувствительной психикой, роднит Виктора Цоя с Паоло Коэльо — популярным литератором-абсурдистом, пишущим непонятно о чём, но культурненько, и потому очень востребованным в не очень узких образованных и обкуренных кругах. Тот, кто в начале сознательной жизни сильно увлекается песнями Цоя, потом, если становится подлинным интеллигентом, «подсаживается» на Коэльо (а также на Борхеса, Ричарда Баха, Муроками, Маркеса и им подобных литературных извращенцев). А потом спивается, попадает в сумасшедший дом, режет себе вены или просто волочётся по жизни презрительным неврастеником в очках, причём непременно антифашистом, потому что человек с задатками фашиста никогда даже в шутку не будет горланить «мама — анархия, папа — стакан портвейна!» и смаковать издевательство над солдатом.

Подлинный герой (то есть не психопат, принимающий свою суицидальность за самоотверженность, а свою неспособность к систематическому трудовому усилию — за высшее предназначение) — всегда немного фашист: в том смысле, что он тяготеет к фашистской философии, а не к вульгарной политической практике массовых фашистских партий.

* * *

Из «Звезда по имени Солнце»:

«Это был человек Ночи, человек с тонким чувством юмора, с непреодолимой жаждой свободы, свободы от комплексов, стереотипов, свободы в выборе образа жизни, направления, куда пойти. (...) Можно по-разному, конечно, относиться к песням Цоя и его вокальным данным. Но никто не будет оспаривать тот факт, что его влияние на молодые умы было огромно. Иначе не возник бы палаточный городок на Богословском кладбище в Ленинграде, где он похоронен, не появилась бы „стена Цоя“ на Арбате, не происходило бы то же самое в других городах страны. Чем он „брал“ этих ребят? Колоссальной внутренней энергией, каким-то непонятным, труднообъяснимым ощущением свободы, не терпящей насилия над личностью.»

Вообще-то, прежде чем осуждать «насилие над личностью», надо присматриваться к тому, что там за насилие и что там за личность.

О сатанинском у «человека ночи». Конечно, Цой — не «зверь из бездны», как, к примеру, Адольф Гитлер, но зверёк он ещё тот. Это проявляется не столько в привязанности к чёрному цвету, сколько в мягком подталкивании к разрушению общества и к самоуничтожению.

Если в песнях Цоя патологическое не так уж явно просматривается, то скорее благодаря внешнему сдерживающему фактору, а не внутреннему тормозу: благодаря действовавшей в то время советской цензуре, пусть уже и смягчённой деградационным «перестроечным» процессом.