Видение суда - [2]

Q. R.

Мистер Саути, будучи, как он говорит, добрым христианином и человеком злопамятным, угрожает мне, по-видимому, возражением на этот мой ответ. Нужно надеяться, что его духовидческие способности станут за это время более разумными, не то он опять впутается в новые дилеммы. Ренегаты-якобинцы дают, обыкновенно, богатый материал для возражений. Вот вам пример: м-р Саути очень хвалит некоего мистера Лэндора, известного в некоторых кружках своими латинскими стихами, и несколько времени тому назад поэт-лауреат посвятил ему стихи, превозносящие его поэму «Гебир». Кто бы мог предположить, что в этом самом «Гебире» названный нами Севедж Лендор[15] (таково его мрачное имя) ввергает в ад ни более ни менее как героя поэмы своего друга Саути, вознесенного лауреатом на небо, Георга III. И. Севедж умеет быть очень язвительным, когда пожелает. Вот его портрет нашего покойного милостивого монарха:

(Принц Гебир, сошедший в преисподнюю, обозревает вызванные по его просьбе тени его царственных предков и восклицает, обращаясь к сопровождающему его духу):

«— Скажи, кто этот негодяй здесь подле нас? Вот тот с белыми бровями и косым лбом, вот тот, который лежит связанный и дрожит, поднимая рев под занесенным над ним мечом? Как он попал в число моих предков? Я ненавижу деспотов, но трусов презираю. Неужели он был нашим соотечественником?

— Увы, король, Иберия[16] родила его, но при его рождении в знак проклятия пагубные ветры дули с северо-востока.

— Так, значит, он был воином и не боялся богов?

— Гебир, он боялся демонов, а не богов, хотя им поклонялся лицемерно каждый день. Он не был воином, но тысячи жизней разбросаны были им, как камни при метании из пращи. А что касается жестокости его и безумных прихотей — о, безумие человечества! К нему взывали и ему поклонялись!..»

(«Gebir», p. 28).

Я не привожу нескольких других поучительных мест из Лендора, потому что хочу набросить на них покров с позволения его серьезного, но несколько необдуманного поклонника. Могу только сказать, что учителя «высоких нравственных истин» могут очутиться иногда в странном обществе.

I

Апостол Петр сидел у райских врат.

Его ключи порядком заржавели:

Уж много дней и много лет подряд

Дремал святой привратник от безделья.

Ведь с якобинской эры[17] только ад

Пополнился: все грешники летели

Туда, — а у чертей — я сам слыхал! —

Был, как матросы говорят, аврал!

II

Хор ангелов, нестройный, как всегда,

Томясь от скуки, пел довольно вяло:

Немногого им стоило труда

Луну и солнце подвинтить устало

И присмотреть — а вдруг сбежит звезда

Или комета — жеребенок шалый —

Хвостом планету бойко раздробит,

Как лодку на волнах игривый кит.

III

И серафимы удалились ввысь,

Решив, что мир не стоит попеченья;

Никем дела земные не велись,

Лишь ангел-летописец в огорченье

Следил, как быстро беды развелись

В подлунном мире: ведь при всем раченье,

На перья оба выщипав крыла,

Он отставал в записыванье зла.

IV

Работы накопилось свыше сил,

Хоть бедный ангел продолжал трудиться

Как смертный стряпчий:[18] он тщеславен был

И опасался должности лишиться;

Но наконец устал он и решил

К своим властям небесным обратиться

За помощью — и получил от них

Шесть ангелов и дюжину святых.

V

Немалый штат, но дела всем хватало:

Так много царств сменилось и систем,[19]

Так много колесниц прогрохотало,

Да каждый день убитых тысяч семь!

Но Ватерло[20] резнею небывалой

И мерзостной внушило ужас всем,

И, описав великое сраженье,

Все пошвыряли перья в отвращенье.

VI

А впрочем, я писать ведь не хотел

О том, чего и ангелы боятся:

От адской гекатомбы мертвых тел

Сам дьявол содрогнулся, может статься,

Хоть он и нож точил для этих дел,

Но нужно к чести сатаны признаться,

Великих он не восхвалял совсем,

Поскольку точно знал им цену всем.

VII

Перевернем же несколько страниц

Недолгого бессмысленного мира:

Не стало меньше трупов и гробниц,

Не стали лучше скипетр и порфира,

Герои шли и повергались ниц,

И громоздились новые кумиры,

Как чудища «о десяти рогах»,

В пророчествах внушающие страх.

VIII

На рубеже Второй Зари Свобод

Георг скончался.[21] Не был он тираном,

Но был тиранам друг. Из года в год

Его рассудок заплывал туманом.

Властитель, разоряющий народ

И благосклонный к мирным поселянам,

Он мертв. Оставил подданных своих

Полупомешанных, полуслепых.

IX

Он умер. Смерть не вызвала смятенья,

Но похороны вызвали парад:

Здесь бархат был, и медь, и словопренья,

И покупного плача маскарад,

И покупных элегий приношенье

(На рынке и они в цене стоят!),

А также факелы, плащи и шпаги.

Регалии готической отваги.

X

И мелодрама слажена. Едва ль

В густой толпе глазеющих болванов

Кто помышлял о мертвом: вся печаль

Была от черных платьев и султанов.

Покойника немногим было жаль,

Хотя гремело много барабанов,

Но адскою казалось чепухой

Зарыть так много золота с трухой!

XI

Итак: да станет прахом это тело,

Землей, водой и воздухом опять —

Свершить сей путь оно б скорей успело.

Не будь порядка трупы умащать:

Бальзамы, примененные умело,

Ему мешают мирно догнивать,

По существу же эти ухищренья

Лишь удлиняют мерзость разложенья.

XII

Он умер. С ним покончил этот свет.

Осталась только надпись на гробнице

Да завещанье, но юриста нет,

Который спорить дерзостно решится