Вид с пирамид - [40]

Франтишек Лекса родился 5 марта 1876 года в Пардубицах[34]. В 1895 году окончил гимназию в Праге и изучал в Карловом университете математику, физику и философию.

Затем он решил заняться психологией. Для научной работы он выбрал тему — психология письменности. Лекса занялся иероглифами и… погиб. Вернее наоборот — нашел себя. Как раз в это время вышла в свет первая древнеегипетская грамматика Эрмана. И с психологией было покончено. В 1914 году, когда Лексе было почти сорок лет, чешская Академия признала его первый и доселе непревзойденный труд «О взаимоотношениях духа, души и тела египтян Древнего царства». В 1922 году доцент получил звание профессора — стал первым чешским египтологом (его единственный чешский предшественник переехал в Италию и стал итальянским египтологом).

Спор старого с молодым — академик Лекса

и редактор Путик

Доцент Збынек Жаба разделяет деятельность Лексы на несколько областей. Прежде всего он выделяет проблемы религиозные и нравственные. Сюда относятся замечательные книги Лексы о магии, астрономии и математике. Другие его труды относятся к области грамматики. Анализ отношения хамитских языков к египетскому, трактат о происхождении египетских глаголов и многотомная «Грамматика», отмеченная государственной премией. И, наконец, третья область трудов Лексы — книги о жизни египтян, египетской моде, египетских танцах и блестящие переводы поэтических и прозаических произведений с египетского языка.

Я хотел бы быть таким же бодрым в восемьдесят лет, как академик Лекса, которого я видел карабкающимся по пирамидам и лапам сфинксов с юным задором искушенного альпиниста. Когда после трехчасовой прогулки под палящим солнцем мы падали от усталости, академик был еще способен забежать выпить стакан своего любимого «кипрского».

Когда, согнувшись в три погибели, почти на корточках, мы лезли по галерее внутрь пирамиды Хеопса, Лекса шел впереди и первым вступил в таинственный зал, перекрытый колоссальными каменными балками.

Лекса воспитал целое поколение известных египтологов, которые, в свою очередь, уже сами готовят молодых ученых. Этот самый старый египтолог был удивительно молод духом.

Мы, неучтивцы, осмелились попросить его, «писца святой речи» (на древнеегипетском языке это, наверное, означает то же самое, что и наше слово «египтолог» или «знаток иероглифов»), показать нам, как древнеегипетские озорники изображали популярные на всем свете поистине международные слова: «Кто прочтет — тот болван». Академик Лекса присел и, не задумываясь, написал:

КАИРСКИЙ МОНМАРТР

На площадь Салахеддина ведет узкая улочка, сжатая с обеих сторон двумя мечетями — Эр-Рифа и султана Хасана. У мечети султана Хасана восьмидесятишестиметровый минарет, самый высокий минарет в городе. Крутые, почти глухие стены двадцатиметровой высоты, с которых, словно серьги, свисают фонари, производят сильное впечатление своей монументальностью.

У входа в мечеть пришлось надеть на ботинки бесформенные плетеные шлепанцы, заглушавшие шаги в пустынной тишине дворика с колодцем. В этом своеобразном помещении, где, к нашему удивлению, не снимают головного убора, я охотно поддаюсь очарованию обстановки, которая в таких случаях часто поглощает последние крохи туристской любознательности. Гид начинает сыпать цитатами из путеводителя Бедекера, и я спешу отстать и любоваться всем в одиночестве. Насколько лучше бродить в незнакомом городе, вне времени и в лабиринте искусства без всякого гида! Насколько заманчивей грезить, нежели изучать! Ведь наше любопытство все равно неутолимо.

Остановившись перед решетчатым окном с видом на площадь и на стены мечети со следами от артиллерийских снарядов Наполеона, я засмотрелся на скромную процессию нашей делегации и вдруг в этой малень-кой группе увидел большую проблему коллектива индивидуальностей. Каждый из членов делегации, помимо общих впечатлений, видел еще что-то свое, на каждого по-разному воздействовала строгость арабской архитектуры, где исчезают ленты орнамента.

Одни сурово осуждали святотатца-зодчего, который брал материал для строительства храма из пирамид в Гизэ, попросту разбирая их камень за камнем. Другие думали о роковом значении веры, которая скрепляет арабский мир. Некоторым просто хотелось спать, а иные с нетерпением поглядывали на часы, испытывая безудержное желание пообедать. Гид продолжал болтать свое, совершенно не вникая в смысл своих объяснений.

Для гида мы все были одинаковы: туристы. В первой половине 1956 года это место посетило 98 507 туристов. Они слились для гида в сплошную вереницу голов, которые послушно поднимаются, когда им показывают на старинный сталактитовый свод и навесные галереи и так же покорно склоняются, рассматривая надгробие султана.

Между тем гид вывел нашу делегацию обратно к входу и попросил снять, по ритуалу, башмаки. Конечно, это всего лишь церковная рутина, но даже когда сюда являются важные лица, обычно в сопровождении главы правительства, все они тоже снимают обувь и босыми вступают в священные места. В парижской газете «Матч» я видел снимок, изображавший французского министра иностранных дел Пино, когда он шлепал босиком по холодным камням одной мечети. Вид у него был далеко не солидный, фотография воспринималась как удачная карикатура, хотя это был вполне реалистический кадр. Беда с этим реализмом, вечно от него неприятности!